Николай Удальцов - Модель

Хотя моей вины в этом не было, а те, за кем была эта вина, считали, что за эту историю нужно не виниться, а гордиться ей.

Но то, что наследники тех, на ком была вина за историю моей страны, считали меня дураком, позволяло мне считать их подлецами.

Нам, всем россиянам, выпала неудачная судьба жить в империи, к тому же социалистической, а значит, глупой вдвойне.

Это в республиках страна везде, а в империях — в столицах центр, а остальное — провинции. А значит, люди разделяются дополнительно: на жителей центра и провинциалов.

И если остальной мир свое имперство модернизировал до здравого смысла, то социализм законсервировал свое представление о жизни до своего окончания.

Впрочем, вышло так, что консервация империи социализма оказалась такой глубокой, что сохранилась даже после того, как на свете не осталось ни империй, ни социализма…

…Всегда понятен только дурак.

Эта девушка была явно умна, а потому — не всегда понятна.

Ее слова рождали спринт мыслей, а тело — мысли о марафоне чувств.

— Я еще только на краю тебя, а мне с тобой уже очень интересно, — проговорила она, глядя не на меня, а на голову Будды из Пекинского храма. — Ты догадался, почему я тебя в постель затащила?

— Чтобы мне не гадать, я послушаю твою версию, — ответил я, целуя при этом ее руку.

— Потому что хотела, чтобы наша встреча была не последней.

— Ты выбрала самый приятный способ, — улыбнулся я, понимая, что наш разговор серьезен.

— Я предложила тебе все то, что у меня было.

Только не подумай, что я предлагаю это всем подряд.

— А почему ты предложила это именно мне?

— Потому что мне про тебя в магазине девчонки все уши прожужжали.

«Вот так выходит, — подумал я, вспомнив то, чем начинался сегодняшний день, — газеты о тебе соглашаются писать только за деньги, а в магазине о тебе, оказывается, «жужжат» совершенно бесплатно».

— И что же обо мне говорят девчонки? — не сдержал я свое любопытство.

— Что ты очень умный. И непьющий, — сообщила Энн; и я оценил то, что у продавцов магазинов по-своему верное, хотя и специфическое представление о том, что представляют из себя их постоянные клиенты.

И о том, чем занимается человек, видимо, можно судить и потому, что он покупает в гастрономе.

А уж о мере пития мужчины продавщицы точно знают лучше, чем жены.

И пока я думал об этом, Энн прибавила:

— А еще они говорят, что ты рассказываешь интересно даже о том, что наша жизнь неинтересная.

Приятно узнать от красивой девушки, что среди Сократов нашего микрорайона я считаюсь не на последнем месте хотя бы в глазах продавщиц гастронома.

— Кстати, Энн, ты хочешь чего-нибудь выпить? У меня полный бар.

— Позже, — прошептала она, давая мне возможность обдумать то, что было сказано ей.

И прийти к выводу:

— Ну что же, Энн, мне придется…

— Что — придется?

— Постараться соответствовать тому, что обо мне жужжат…

…В тот момент я еще не знал, что эта молодая женщина способна осуществлять мгновенные перебежки между маленькой неосознанкой и умудренным опытом человеком, делящимся со мной своими мнениями и сомнениями и считающим меня — достойным этого.

А мне придется попытаться соответствовать не только тому, что обо мне говорят, но и тому, что обо мне думают.

И еще я не знал, что со временем мне придется попытаться соответствовать не только тому, чем она является сейчас, но и тому, чем она хочет стать будущем.

А пока я просто сказал:

— Давай обедать…

…Мы сидели за столом, ели бутерброды, пили чай, который она подкрепила рюмочкой джина из бутылки, путешествовавшей со мной по Тунису, и разговаривали никак и ни о чем.

Энн накинула на плечи мою рубашку, но лифчик не надела и рубашку на груди застегивать не стала; и это оставляло поле для моих фантазий.

И ее почтишняя нагота делала ее слова искренними — и это было мне комплиментом: если женщина считает, что мужчина заслуживает того, что перед ним можно не только быть голой, но и рассказывать о своей судьбе — значит, мужчина стоит и первого, и второго.

Энн умела ангелировать любую ситуацию так, что мне хотелось соответствовать. И я подумал: «Хорошая женщина та, которой мужчине хочется стать лучше, чем он есть на самом деле».

Ее рассказ, как и очень многие рассказы, начинался с предисловий; и о том, куда заведет меня ее история, я поначалу не думал.

А она, оказывается, уже думала обо мне:

— Ты всегда питаешься всухомятку?

— Не всегда; но иногда меня это вполне устраивает.

— Хочешь, я стану готовить тебе? — Вопрос Энн был настолько неожиданным для меня, что я ответил тем, что первое пришло мне в голову:

— Хочу.

— А кто у тебя убирает?

— Когда кто… — пожал я плечами, но добавил совершенно честно:

— Зато бардак я навожу у себя всегда сам.

— У тебя очень интересно, но пройтись по твоей мастерской веником все-таки не помешало бы.

Найми меня. — Об этой возможности я совсем не помышлял и ответил молчанием. Хотя и недлинным, но таким, что Энн сумела прервать его ходом своих мыслей — мыслями женщины, которой уже приходилось «снимать угол»:

— Не волнуйся. Я не стану претендовать ни на твою жилплощадь, ни на твою жизнь.

Просто мне нужны приработки.

Петр, если ты можешь позволить себе не экономить на себе, ты, по-моему, человек обеспеченный.

Давай я у тебя буду работать.

Только не подумай, что я хочу залезть к тебе в карман.

Я бы хотела заработать деньги на жизнь и на учебу, — она сделала ударение на слове «заработать», а потом продолжила, словно оправдываясь за свою судьбу:

— Мы ведь сюда приехали с мамой потому, что там, откуда мы приехали, оставлять ее было нельзя. — Это был мой первый доступ в ее судьбу; если, конечно, не считать того, что произошло между нами час назад:

— Но если тебе сейчас самому трудно, я могу помогать тебе просто так.

Я, слава богу, имею работу.

Наверное, в те далекие времена, когда Всевышний награждал благодарных ему тучными стадами, а не направлял их из провинции в Москву работать продавцами в гастрономы, такая благодарность была уместной, но сейчас я промолчал, оставив последние слова Энн без комментариев.

— Энн, тебе сейчас трудно держаться на плаву? — Ответ на этот вопрос был мне понятен и без вопроса, и я задал его только для того, чтобы услышать подтверждение.

Но ее ответ оказался не банальным:

— Трудно, но у меня есть один повод делать это.

— Какой?

— Обратной дороги нет. — Эти ее слова отозвались во мне ворохом мыслей, которые вылились в одно единственное слово:

— Прости.

— За что? — спросила Энн; и я ответил словами, которые были не песней, а декламацией:

— За то, что я не подумал о том, что ангелы появляются не с неба…