Бат-Шева Краус - Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1

— Нелли, знаешь, мама больше не вернется. Она сейчас на небе.

Нелли, не очень-то уловившая смысл слов, привычно промолчала.

Лишь повзрослев, Нелли узнала, что все исчезновения матери в действительности были многократно повторяющейся госпитализацией и что мать была душевнобольной.

По прошествии лет, когда умер и отец, ничего не изменилось в ее изолированной от общества жизни. Она продолжала заботиться о себе самостоятельно, а ее молчаливость только закрепилась.

Теперь Нелли стала девушкой, и в ресторане напротив дома, где жила Нелли, желая поддержать ее, предложили работать у них на кухне. Никому не пришло в голову предложить ей работу в качестве официантки, так как ее молчаливость и странное поведение не способствовали общительности.

На работу в кухне Нелли приходила ежедневно, за исключением дней, когда ее одолевала депрессия и утром она не в состоянии была подняться с постели.

В обычные дни Нелли проявила себя прилежной, преданной и, главное, спокойной работницей.

Владелец дома, добрая душа, обеспечивал поденной работой случайных путников и странников, желающих поработать день-два. Как правило, он прилично оплачивал их почасовой труд, и они сами решали, когда им было пора пуститься в дорогу.

Так случилось, что Грег, один из работников, выполнявший свою работу уже в течение почти целой недели, и Нелли понравились друг другу, и их знакомство быстро привело к более близким отношениям. Никто из них не задумывался о будущем, оба хотели воспользоваться своей молодостью, чтобы совладать с одиночеством. В конце той недели они без лишних сантиментов расстались, и Грег отправился в путь.

Нелли ничего не знала о признаках беременности, и только когда хозяйка ресторана объяснила ей, почему у нее распухает живот, осознала новость и нисколько не огорчилась.

Выйдя из больницы с ребенком на руках, она не была озабочена и в глубине души даже радовалась, что больше не испытает одиночества. Так как ее отец считался состоятельным человеком, сослуживцы не вмешивались, никто не нашел нужным проинструктировать молодую мать, как ухаживать за грудным младенцем.

Нелли делала все насколько могла хорошо, купила одежду, старательно кормила девочку грудью и, чтобы оберегать ее, спала на кровати вместе с ней. Материнство явилось глубоким переживанием для нее, и она испытывала огромную радость при виде каждой улыбки на лице малышки.

Ранним утром, когда Нелли вставала, чтобы пойти на работу, она оставляла бутылочку с молоком и просила соседку прислушиваться, не плачет ли малышка. Ночью она с нежностью ласкала ее.

Когда владелец ресторана сказал, что двое полицейских разыскивают ее, она не могла понять причины. Полицейских вызвала соседка, когда зашла проведать ребенка.

Девочка не дышала, смерть настигла ее в колыбели. Мир, который, казалось, только начал поворачиваться к Нелли лицом, снова рухнул. Лишь теперь городской совет взял на себя заботу о несчастной женщине.

Она была госпитализирована на продолжительный срок и выписалась, только пообещав, что будет постоянно принимать прописанные ей лекарства. Однако Нелли не была достаточно внимательна, забывала о предписаниях и поэтому снова оказалась в больнице. Там ей стало ясно, что она больна и что лишь в случае, если она сама будет следить за собой, как положено, у нее будет шанс выздороветь.

После вторичной госпитализации к Нелли домой пришла Сэнди.

— Приглашаю тебя в «большой дом». У нас ты сможешь встречаться с разными людьми, здоровыми и больными, и участвовать в общественной жизни.

— Смеешься надо мной, — с сомнением проговорила Нелли в ответ, однако молодая женщина сразу же понравилась ей.

— Нет, вовсе нет. Единственное условие — чтобы ты аккуратно принимала все лекарства, которые тебе выписал врач. Мне кажется, ты чувствуешь себя уже лучше.

— Верно. Я рада, что ты пришла навестить меня, но не знаю, приду ли в «большой дом». Там, наверняка, все будут смотреть на меня, а я не люблю, чтобы на меня глазели.

— Обычно люди смотрят на любого нового человека, появляющегося среди них. Ты тоже можешь смотреть на них.

При первом посещении она вела себя очень робко. Сэнди встретила ее с характерным для нее радушием и устроила ей ознакомительную экскурсию по всему дому.

Во время последующих встреч Нелли чувствовала себя увереннее, но не переставала спрашивать и себя, и Сэнди: «Почему продолжают смотреть на меня, разве смотрят так же на больных диабетом? Или на сердечников? Все принимают лекарства и зависят от них, как и я, но никто не глазеет на них так, как на меня.»

— Пойдем, я познакомлю тебя с руководителями наших кружков, — предложила Сэнди, и они переходили из комнаты в комнату. Когда они зашли в помещение, где проводились занятия живописью, Нелли проявила большой интерес.

— Жалко, что у меня нет способностей к рисованию, — посетовала она.

— А ты попробуй! — в один голос воскликнули Сэнди и преподавательница.

Нелли охватило волнение, какого она никогда прежде не испытывала.

Дни и целые годы были стерты из ее памяти, как будто их и не было, вытесненные новыми переживаниями. «Я способна творить, как другие, и теперь все смотрят на меня не из-за того, что я больна, а потому что я художница», — думала Нелли.

Она хранила свои картины в большой папке, отказываясь продавать их, так как ей было тяжело расстаться с ними:

— Картины — словно мои дети, — сказала она Сэнди, смеясь.

(От переводчика:

Когда я читала книгу Яира Лапида, я, естественно, не знала, что в 2013 году, Яир Лапид организует новую партию «Еш атид» (то есть в переводе с иврита «Есть будущее»), возглавит ее и, тем более, что новая партия по количеству отданных за нее голосов совершенно неожиданно займет второе место. Книга мне понравилась, правда, мне показалось, что по стилю она напоминает рассказы Эфраима Кишона: большинство рассказов искрится такого же рода юмором и излагается в похожей манере. «День Катастрофы» считаю очень сильным рассказом, в котором показано, как живут люди, пострадавшие в Холокосте, оставшиеся в живых, но по сути они уже по ту сторону жизни.)

Бабушка Катрина учила игре в бридж. Один или два раза в неделю к ней приходили такие же, как она, женщины, одетые в платья со складками на бедрах и украшенные белыми жемчужинами, накрывали круглый стол зеленой тканью (он все еще стоит у моих родителей в салоне) и играли. Через час она шла на кухню и возвращалась с кувшином чая. Кувшин был сделан из тонкого немецкого фарфора Розенталя. Бабушка ставила сахарницу с рафинадом, молочник, серебряное ситечко, заполненное листьями чая «English breakfast», потому что англичане ведь знают толк в чае. Они пили не торопясь, а играли еще медленнее. Я помню возгласы из другой комнаты «Север — две взятки, юг — пас» и звуки смеха вперемежку с невозможной смесью иврита, немецкого и венгерского. Снаружи, за прозрачными, кружевными занавесками с обычной нервозностью жило государство Израиль. Ее единственный сын стал журналистом, внуки, к ее ужасу, сновали загорелые, как крестьяне, и обутые в сандалии без носков.