Ирвин Шоу - Допустимые потери

Оливер слова кивнул:

— Когда я предложил, что теперь мы могли бы перебраться в более обширную контору, он зарычал, словно медведь, и прочел мне длинную лекцию о прелести скромного образа жизни.

— Говоря по правде, — сказала Шейла, — я в тупике. Два коротких дня, и я вернулась к совершенно другому человеку. — Она снова покачала головой. — Я пыталась выжать из него объяснение, но он всего лишь сказал, что теперь такие времена и что мы живем в раю для дураков, он внезапно понял это. Я сказала ему, что это чепуха и я ему не верю, но, конечно, он возражал мне, а в середине ночи я услышала, как он расхаживает по гостиной, включив все освещение. Обычно он спит как убитый. Откровенно говоря, я встревожилась. Он очень рациональный человек, а все это так глупо… Поэтому я и хотела встретиться с вами, спросить, не заметили ли вы чего-нибудь в нем.

Оливер молча подождал, пока официант поставит перед ними еду. Не зная, куда деть руки, он грустно посмотрел на Шейлу.

— Да, — сказал он, когда официант отошел, — кое-что есть . Вчера утром, придя на работу, он буквально обнюхал все помещение и долго возился с замком на дверях, которые, как вы знаете, мы всегда держим открытыми, поскольку красть у нас нечего, разве что отвергнутые рукописи. Он сказал мисс Уолтон, нашей секретарше, что надо сменить замок и врезать такое маленькое окошечко из пуленепробиваемого стекла, как в банках, а также установить динамик для переговоров с тем, кто снаружи. И еще он сказал, что мы должны перестать кидаться к телефону, едва он зазвонит, — отныне отвечать будет только мисс Уолтон, но прежде чем позвать кого-то из нас, спрашивать, кто звонит и по какому делу. Я спросил его, не думает ли он, что мы занимаемся алмазным бизнесом, а он ответил, что это не тема для шуток, что по всему городу вламываются в конторы, и он знает секретаршу, которую изнасиловали прямо за ее письменным столом, когда во время ленча она осталась одна. Вы же знаете нашу мисс Уолтон, ей под шестьдесят и весит она не меньше двухсот фунтов, и я сказал, что она будет только счастлива. «Оливер, — сурово прервал он меня, — в вашем характере есть некоторая фривольность, которую я уже давно замечаю, и мне бы не хотелось больше распространяться на эту тему. Должен сказать вам, что мне это не нравится». И я заткнулся.

— Что вы думаете обо всем этом?

Оливер пожал плечами.

— Не знаю. Может, деньги. Он не привык к ним. Да и я тоже, но я не стал бы приобретать пуленепробиваемые стекла только из-за того, что впервые за двадцать лет мы выпустили книгу, которая оказалась фугасной бомбой. Стареет?

— Человек не может постареть за два дня, — нетерпеливо сказала Шейла. — У него есть враги?

— У кого сегодня нет врагов? Почему вы об этом спрашиваете?

— У меня какое-то смутное ощущение, что за два дня, когда я отсутствовала, кто-то ему угрожал, и он пытается реагировать.

— Наша профессия, — сказал Оливер, — одна из самых мирных. Писатели не пытаются убивать людей из-за того, что им не удалось стать Хемингуэем, и, к сожалению, в нашем списке нет Хемингуэев. Конечно, Мейлер зарезал одну из своих жен перочинным ножом, но у нас нет и Мейлеров. — Он попытался успокаивающе улыбнуться и снова потрепал Шейлу по руке. — Может, это только настроение, которое пройдет. Может, он впал в меланхолию оттого, что вас не было?

— Мне случалось уезжать и больше, чем на два дня, — возразила Шейла, — но он из-за этого не пытался превратить свой дом в крепость.

— Может быть, до сих пор он скрывал свое настроение, а эти два дня стали последней каплей, переполнившей чашу.

— Литературные ассоциации не разрешат эту простую проблему, — вежливо сказала Шейла. — Можете ли вы мне сказать еще что-нибудь?

Оливер помедлил, ковыряясь в своей тарелке.

— Только одно. Точнее, две вещи.

— Какие? — У Шейлы был хриплый голос. — Ничего не скрывайте, Оливер. По крайней мере, от меня.

— Видите ли, — неохотно сказал Оливер, — он собирался на уик-энде прочесть рукопись женщины, на которую мы возлагали определенные надежды, а он обычно очень пунктуален и старается выполнить работу в срок, но в понедельник утром он кинул рукопись мне на стол и, сказав, что ничего не успел с ней сделать, попросил меня прочесть ее и сообщить ему, выйдет ли из нее какой-нибудь толк. Я сказал, что, по-моему, она вполне приемлема, и он согласился — о’кей, вот вы ею и займитесь, — хотя он каждый день заключал контракты с такими писателями. Ох, я и забыл заказать выпить. Не хотите ли бокал вина?

— Нет. Вы говорили о двух вещах. В чем заключается вторая?

Оливер смутился:

— Я не знаю, стоит ли вам знать об этом, Шейла.

— Я должна помочь Роджеру, и я это сделаю. А мы не можем этим заниматься, если будем что-то скрывать друг от друга. Так в чем дело?

— Роджер как-то обмолвился, что вы напоминаете ему Медею, — помедлив, сказал Оливер. — Теперь я понимаю, что он имел в виду.

— Я убью любого, кто попробует причинить горе моему мужу, — спокойно подтвердила Шейла. — И молодому человеку, демонстрирующему, что он читал греческие мифы и знает, кто такая Медея, нечего путаться в эти дела.

— Я ваш друг, Шейла, — обиженно сказал Оливер. — И Роджера. И вы это знаете.

— Докажите это, — безжалостно парировала она. — Что за вторая вещь?

Оливер закашлялся, словно в горло ему что-то попало, и долго пил воду.

— Второе заключается в том, — сказал он, поставив на стол стакан, — что Роджер попросил мисс Уолтон позвонить в полицию и узнать, как получить разрешение на оружие.

Шейла закрыла глаза.

— О Господи, — прошептала она.

— В самом деле пора взывать к Господу. Что вы собираетесь сказать Роджеру?

— Я собираюсь повторить каждое слово из нашего разговора.

— Он мне никогда этого не простит.

— Это не самое страшное, — жестко заключила Шейла.

Деймон нетерпеливо посмотрел на часы. Позвонив своей бывшей жене Элейн, он попросил ее встретиться с ним в ресторане в час. Было уже двадцать минут второго. Она вечно всюду опаздывает, что было одной из причин их развода, и с тех пор не изменилась. Впрочем, во всем остальном тоже не менялась. Она по-прежнему выкуривала по три пачки сигарет в день, пила с утра до вечера и проигрывала все деньги, до которых могла только дотянуться. Смешанный запах табачного дыма и алкоголя, который всегда обволакивал ее, превращал привычный поцелуй в щеку при встрече в настоящую пытку для него. Одевалась она всегда неряшливо, как девочка из Нортхэмптона, которая в понедельник утром под дождем бежит в школу; и сейчас, женщина под шестьдесят, начинающая толстеть, она могла явиться в ресторан в джинсах и в свитере на два размера больше, чем нужно. То, что раньше казалось очаровательным отсутствием тщеславия в девочке из книжного магазина, где она работала и где он впервые встретил ее, теперь превратилось в подчеркнутое стремление молодиться.