Наталья Никишина - Женское счастье (сборник)

Итак, Олег поселился у меня и мы подружились. Смешно звучит, но так и обстояли дела. Мы собирались вечерами в гостиной, пили чай, беседовали. И, конечно, слушали музыку. У меня очень хорошая фонотека. А еще ему нравилось, когда я играла сама. Хотя музыкантша я — так себе. Папины надежды в этом смысле не оправдались. Иное дело — история музыки! Как слушал меня Олег, когда я цитировала ему письма великих, рассказывала их подлинные биографии. Эти вечера были так спокойны, так умиротворенны… И в облике Олега, когда он сидел передо мной в огромном кресле, было нечто старинное, благородное… Особенно он любил, когда я говорила о своих предках. У нас в роду много польских корней. И Олег часто повторял, что я — истинная полька, и звал меня «ясновельможная пани». Конечно, мне льстило его юношеское восхищение, какое-то бескорыстное, рыцарское. А как правильно он целовал мне руки: нежно, благоговейно… Он гордился нашей дружбой, это чувствовалось, когда в дом приходили некоторые, наиболее отесанные, из его сослуживцев.

А потом наступила зима. И он все читал те стихи, помните: «А эту зиму звали Анной, она была прекрасней всех…»? Снег, роскошный, небывалый, валил целыми днями и засыпал все — и сад, и наш переулок, и особняк по самые окна. Каждое утро Олег сам расчищал дорожку перед домом и въезд в гараж, а я стояла на крыльце и смотрела на него, на сильные мужские движения его рук, на его азартное лицо, когда он поворачивался ко мне, чтобы крикнуть что-нибудь, например: «Аня, вы простудитесь! Зайдите в дом!» Но я все стояла и не шла в дом, потому что чувствовала себя упоительно молодой. Словно ко мне вернулись мои даже не двадцать, а шестнадцать лет… Да, я полюбила его. Как никогда и никого. В этой любви смешалось все: нежность взрослой сестры и страсть зрелой женщины, любование его юной силой и азарт наставницы… Еще ничего не произошло, ни слова, ни движения, но я уже безвозвратно и отрешенно отдала ему себя. А потом мы сделались любовниками.

Январским вечером я выгуливала Цезаря. Олег шел со службы. Мы остановились посреди сада. Было почти светло, потому что кругом лежал голубой в сумерках снег. Цезарь носился по сугробам и катался в них, словно щенок. Потом пес прыгнул на меня и почти опрокинул. Олег, смеясь, стал его оттаскивать, мы вместе вывалялись в сугробе…

Цезарь с лаем убежал куда-то к ограде, а мы остались вдвоем в почти осязаемой тишине, которая вдруг окутала нас. Я лежала навзничь на снегу, в расстегнутой шубе, с распустившимися волосами. Он наклонил ко мне свежее, сумасшедше красивое лицо и поцеловал. Лучше этого поцелуя уже ничего не было в моей жизни.

Увольте меня от лишних подробностей. Может быть, это и нужно зачем-то для нашего дела, но я не из тех дам, которые с радостью обнажают свою интимную жизнь. Да, мы продолжали обитать врозь. Я просто не в состоянии ночевать в одной постели даже с самым близким человеком. Да и мои родители всегда спали в разных концах дома: мама — в своей спальне, папа — в кабинете. Общее супружеское ложе — предмет гордости плебеев. Но отношения наши, если говорить о них без жарких откровений, были нежны, глубоки и гармоничны.

Это была для меня ясная и красивая пора. Я вообще трудоголик, как принято нынче выражаться. Но в эти месяцы своего счастья я работала особенно плодотворно. Практически закончила монографию, появилось несколько свежих, неизбитых тем для статей. Но, главное, я была охвачена совершенно необычным для меня ощущением чудесной близости с мужчиной. Весь мой мир заиграл красками, словно освещенный невидимым золотым солнцем. Нет, это он был для меня солнцем! Как там у Ахматовой: «Сердце — солнце отчизны моей…» Будто я родилась вновь в его объятиях, родилась молодой, прекрасной, сильной. Ах, простите меня за этот беспомощный пафос, извините мне этот приподнятый тон. При моих теперешних обстоятельствах это, пожалуй, даже не смешно… Если бы та зима никогда не кончалась! И длились бы вечно наши вечера и ночи, разговоры и прогулки в заснеженном саду…

Но наступила весна. Я не люблю весну. Ее неопрятный в наших широтах приход всегда раздражает меня, он приносит тяжкое беспокойство и депрессию. Всю зиму я пыталась ненавязчиво, осторожно убедить Олега уйти из армии. Я хотела поехать с ним в Италию. Его мать в письмах ко мне тоже поддерживала эту идею. Она волновалась за него, потому что в любой момент его часть могла оказаться в «горячей точке». Но Олег и слышать не хотел об отставке. Весной я стала более настойчива, что-то внутри говорило мне: торопись, спеши! Может быть, сложись все иначе, мы бы теперь сидели с ним на белой террасе и любовались Неаполитанским заливом… Но иначе не сложилось.

В начале апреля он привел ко мне в дом ее . Глупая история. Какой-то рейд с привлечением спецподразделений… Какая-то квартира, где, возможно, был склад оружия. Ничего не нашли, но хозяев задержали. Там была целая компания гостей. Их переписали и отпустили восвояси. А этой Любе некуда было идти. И тогда этот Дон Кихот велел ей дождаться его в кафешке рядом и после службы забрал ее к нам. Стояла уже ночь. Но света в гостиной было достаточно, чтобы я смогла разглядеть ее. Невысокая, смуглая, белозубая девчонка в черной кожаной куртке и сапогах выше колен. Волосы того же иссиня-черного цвета, что и одежда, — прямые и блестящие. Узкие зеленые глаза и ярко-красный рот с темным нежным пушком над верхней губой. И эти волосы, и пушок явно говорили о примеси азиатской крови… Я сразу угадала в ней соперницу тем безошибочным чутьем, что даруется только женщинам. Ее виновато-пришибленный вид профессиональной побирушки не смог меня обмануть. Это была она . Она соблазняла моих мужчин и уводила моих друзей. Она лгала там, где я была честна. Она кривлялась и жеманничала! Она громко хохотала и задирала юбки! Ее лиловая тень пересекала мою дорогу. Она, маленькая похабная дрянь из новеллы Мериме, ломала все, к чему прикасались ее вороватые пальцы…

Нет, у меня не было помутнения рассудка. Конечно, это была не Кармен, а всего лишь молоденькая девчонка по имени Люба. Но она принадлежала к тому же совершенно невыносимому мною типу женщин. Вы читали Мериме? Да, да… У вас, должно быть, хорошее образование… Юрист, адвокат… Так объясните мне хоть вы, отчего мужчины так любят этот тип женщин — безответственный, животный? Что все эти гениальные и образованные находили в жестоких выходках цыганок? Ну ладно, Марина Ивановна, человек в высшей степени несдержанный… Моя бабушка была знакома с Цветаевой еще в юности. Но Блок! Блок, чуждый всякой вульгарности… Чем его привлекал этот тип смазливой уголовницы? Скажите, а вам бы она понравилась? Хотя вы ее никогда не видели…

Прошу прощения, сейчас я вернусь к своему рассказу, только прикурю. Так или иначе, зови ее Карменситой или Любкой, она появилась в моей жизни. Боже мой, боже мой, почему я не выкинула ее вон тотчас же? Почему я не послушалась своего предчувствия? Но разве я сумела бы так поступить? Ну, пожалел молодой человек девочку, привел переночевать… Не могла же я выказать необъяснимую жестокость, неинтеллигентность и прогнать ее? Да, она осталась. Сначала — на ночь, а после — на неопределенное время, пока не устроится на работу.