Натиг Расулзаде - Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы

И как раз из дверей с покупками в руках вышла Марьям-ханум, и как ни в чем ни бывало уставилась на него, будто знала заранее, что он придет, и что она повстречает его здесь. Она так и сказала.

— А я знала, что встречу тебя сегодня здесь, Кашмар, — проговорила она, буднично передавая ему пакеты с покупками, будто своему слуге. — Отнеси в машину.

— Я тоже на машине, — попробовал возразить он. — Может, на моей?..

— Нет, — отрезала она.

Он посмотрел на нее и ему показалось, что с тех пор, как он видел её в последний раз она еще больше помолодела, сейчас ей можно было дать лет сорок и выглядела она роскошно, словно только что после массажа в сауне, отдохнувшая, пышная… Белое, полное, но сбитое, как у молодой тело, от которого трудно было отвести взгляд.

— Садись, — велела она, указывая на машину, оставленную именно там, где парковаться было запрещено.

— Вам сколько лет? — спросил он в машине, как только они отъехали от магазина.

— А ты не видишь? — спросила она загадочно.

Помолчали. Ездила она рискованно, постоянно превышала дозволенную в городе скорость, но никто её не останавливал, хотя посты дорожной полиции были на каждом шагу в ожидание проезда приглашенных в страну высокопоставленных гостей.

— Ну, как мой порошочек, помог? — спросила, ухмыляясь, Марьям-ханум.

— Помог… Как же, — хмыкнул Кашмар. — После вашего порошочка у меня вся жизнь перевернулась.

— А разве это плохо? Время от времени просто необходимо переворачивать свою жизнь, — сказала она.

— Я был почти при смерти, — настаивал он.

— Не понравилось?

Он не сразу нашелся, что сказать. Вдруг вспомнил яркие радужные круги, что возвращали его в детство, вспомнил свою меме и отца, умершего брата, вспомнил сельские улочки своего детства, когда он был маленьким Кашмариком и боялся мясника с топором, вспомнил ломоть хлеба с маслом, посыпанный сахаром… И так и не ответил, раздумывая.

— Приехали, — сквозь свои смутные мысли услышал он.

Он донес покупки до квартиры Марьям-ханум, потоптался на пороге нерешительно.

— Ну, я пойду, — сказал Кашмар.

— Не говори глупости, — сказала Марьям-ханум. — Проходи в спальню.

Что-то непривычно кольнуло его в сердце. Тем не менее, он снял в прихожей туфли, влез в тапочки, которые оказались ему впору, будто для него купленные и прошел туда, куда предлагалось.

Марьям-ханум в сексе оказалось очень деловой: прежде всего довела его пенис до рабочего состояния, и кажется, осталась довольна, потом, не снимая черных, ажурных чулок, долго в полутьме спальни, удивляя его гибкостью своего тела, принимала различные позы на широченной кровати с зеркальным балдахином, не подпуская его близко и не позволяя трогать себя руками… Он, затаив дыхание смотрел, и теперь ей нельзя было дать даже тридцати лет, и он подумал, что пока дойдет до дела она может стать девочкой… Может, этого и добивалась?.. Но скоро, поуспокоившись, она легла, медленно раздвигая гладкие, белые, будто из мрамора высеченные ноги… Тогда он подошел, и она снова взглянула на него высокомерно своими залитыми желанием глазами, взглянула, как на слугу и протянула руку для поцелуя. Он поцеловал…

Когда она, утомившись и утомив его, крепко заснула, он прошел на кухню, плотно прикрыл за собой дверь и, не включая света, позвонил на телефон Наргиз. Он сейчас вспомнил её, хотя по-настоящему никогда и не забывал, вспомнил, как они любили друг друга по вечерам перед сном и как она, словно нехотя, каждый раз бледнея, уступала его желаниям; конечно, секс с ней ни в какое сравнение не шел с изощренным, почти профессиональным сексом Марьям-ханум, но, тем не менее, надо признать, что ему было хорошо с женой. Вспомнил даже периодические приступы её хронического словоизвержения, когда её невозможно было перебить, и как он отмахивался от безудержного торопливого потока слов. Даже этого, казалось, ему теперь не хватало.

Он прижал телефон к уху.

«Извините, — странным, вовсе не извиняющимся голосом, произнес автомат. — Абонент временно вне досягаемости. Телефон или отключен, или же абонент трахается».

Кашмар, не веря своим ушам, подозрительно посмотрел на свой мобильник, почему-то встряхнул его, будто в него набилась вода, и позвонил повторно. На этот раз телефон Наргиз молчал как каменный. Он, уже нервничая, позвонил на домашний.

— Это я, — сказал он, с забившимся сердцем услышав её голос.

Некоторое время в трубке молчали, потом Наргиз спросила:

— Что-то случилось?

— Нет, — сказал он. — Ты отключаешь свой телефон?

— Тебе что-то нужно? — с нетерпеливыми нотками в голосе спросила она.

— Нет, — сказал он.

— А что?

— Просто захотелось позвонить, — тихо сказал он. — У вас все нормально?

— Да, — сказала она, помолчала, потом продолжила, — Нармина встречается с мальчиком из своего Университета.

— Да? — немного встревожено спросил он. — Хороший мальчик? Что за семья?

— Хороший. Жена Заура уже в положение, — сухо докладывала она. — Ты откуда говоришь?

— А что?

— У меня плохое предчувствие, — сказала она.

— Ладно. Ложись спать, — сказал он, не придав значения её словам, потом помолчал и прибавил. — Спокойной ночи…

Приоткрыв дверь кухни, он услышал мощный храп Марьям-ханум, поморщился, но делать было нечего, пошел и лег рядом с ней, спящей. Мельком глянув на неё, он увидел её вновь пожилой, шестидесятилетней, но хорошо для своих лет сохранившейся женщиной.

Черт с ней, — подумал он и отвернулся от неё.

Он очень устал, и храп не помешал ему заснуть.

На крыше высотки он играл в карты.

— Покажи деньги, — потребовали те трое игроков. — А то знаем мы тебя…

Он вытащил из кармана внушительную пачку купюр, показал и снова спрятал в карман.

— Давно не приходил, — сказал один.

— Занят был, — ответил Кашмар, принимая карты от сдающего и внимательно рассматривая их.

— Чем занят? — насмешливо спросил второй.

— Сына женил, — рассеянно ответил Кашмар, сбрасывая карту, покрывая ход противника, — с женой разводился.

— Понятно, — сказал третий, покрывая его карту.

Через некоторое время он проигрался в пух, дотла, к чертовой матери, вывернул карманы, показывая, что ничего нет.

— Я потом отдам, — пообещал он.

Но трое не стали слушать его обещаний, схватили его за руки и ноги, потащили к краю крыши и сбросили с двадцатого этажа дома, где жила Марьям-ханум.

Он лежал на тротуаре в луже крови, была глубокая ночь, над ним склонилось белое лицо гадалки, очертания которого уже расплывались и исчезали в смертной мгле.

— Наргиз, — прохрипел Кашмар умирая. — Нара…