Дэвид Митчелл - Блэк Свон Грин

– Тома Юи и Дэбби Кромби.

– Да ладно! Ты видел ее сиськи? – Моран восторженно улыбнулся, и я увидел щербинку у него между передними зубами.

– Ну…

Сплетни – как фишки домино: урони одну – и их уже не остановить. Я расскажу Морану. Моран расскажет своей сестре Келли. Келли расскажет сестре Пита Рэдмарли, Рут. Рут скажет Питу. Пит расскажет Нику Юи. Ник расскажет Тому. И уже сегодня вечером Том Юи подъедет к моему дому на своем Сузуки 150сс, сунет меня в мешок, завяжет узлом и бросит в озеро.

– Что «ну»?

– Вообще-то они просто обжимались.

– Тебе надо было подольше посмотреть – я думаю, там было мнооого интересного. – Моран изобразил свой коронный трюк – дотянулся языком до кончика носа.

Колокольчики купались в лучах солнца, пробивающихся сквозь густые кроны деревьев. Дикий чеснок пах запеченной слизью. И отчаянно пели дрозды – пели так, словно молчание равносильно смерти. Вообще, мне кажется, что пение птиц – это мысли леса. Это так же восхитительно, как классическая музыка, – и я хотел сказать об этом Морану, но не мог – мы, мальчишки не можем говорить «восхитительно», потому что так говорят только педики.

Верховая тропа сузилась. Я пропустил Морана вперед, мой план был прост: если случится что-то плохое, он будет служить мне живым щитом. (из книги «Полководец» я почерпнул много полезного – особенно то, что касается техники выживания).

Моран остановился так резко, что я просто врезался в него.

Он приложил палец к губам. Чуть дальше по тропе мы заметили странного, красномордого мужика в бирюзовом халате. Его окружал темный, словно живой, шевелящийся, жужжащий ореол – это были пчелы!

– Что он делает? – Прошептал Моран.

«Молится», – чуть не сказал я.

– Понятия не имею.

– Это пчелы! Целый рой пчел вокруг него! Там улей, на дереве, видишь?

Я не видел.

– Думаешь, он пчеловод?

Моран долго не отвечал.

Наш «пчеловод» не носил специальной сетчатой маски, и пчелы просто ползали по его лицу и халату. Даже смотреть на него было жутко – мне казалось, что по мне теперь тоже ползают сотни фантомных пчел. Он был наголо бритый, лысина покрыта шрамами. На ногах – рваные тапки.

– Не знаю. Как думаешь, он заметит, если мы просто тихо проскочим мимо?

– Думаю, да. Ты посмотри, это ж сколько пчел. – Я вспомнил один фильм ужасов – там тоже были пчелы.

Недалеко от того места, где мы стояли, была еще одна тропа – она была поменьше и шла в обход пчело-человека. Мы с Мораном переглянулись и кивнули друг другу. Моран пошел первым, хотя на этот раз это уже не выглядело так смело: идти первым легко, когда опасность за спиной.

Дорога пару раз вильнула, мы шли дальше. Вдруг Моран обернулся и прошипел:

– Слышишь?

Что это: пчелы? Шаги?

Они приближались!

Мы побежали со всех ног, прорываясь сквозь листву и колючие кусты.

Мы забились в какую-то болотистую канаву, скрытую зарослями плюща и белой омелы, слишком измотанные, чтобы бежать дальше. Мне не нравилось наше укрытие – если незнакомец поймает нас здесь и задушит, ему даже не надо будет думать о том, как спрятать тела – ведь мы и так практически в могиле. Мы замерли, прислушиваясь, пытаясь понять – гонится ли кто-нибудь вообще за нами. Довольно сложно слушать что-то, когда ты запыхался, и у тебя одышка.

Гудения не было. Пчелы не преследовали нас, «пчело-человек» – тоже.

Быть может, это сам лес пугал нас – просто ради развлечения.

Моран шмыгнул носом и сглотнул.

– Кажись, оторвались.

– Похоже, что так. Но где верховая тропа?

Мы протиснулись сквозь заросший мхом забор в том месте, где не хватало одной штакетины. Жухлый газон под ногами был изрыт кротовыми норами. Огромное, тихое поместье с башнями по периметру располагалось на склоне холма. Заходящее солнце растворялось в мутной воде пруда. Мухи – целая туча мух – они, как угорелые, кружили над прудом. Раскидистые деревья почти закрывали собой сгнившую сцену. Мы увидели старые столы на террасе, а на столах – кувшины, оранжевые и желтые, наполненные апельсиновым и лимонным соком. Подул ветер, и я увидел, как нагнулась и упала стопка бумажных стаканов. Стаканы покатились по газону в нашу сторону. И ни души.

Ни души.

– Господи. Я бы все отдал за стакан сока. – Сказал Моран.

– Я тоже. Тут, похоже, что-то праздновали. Праздник весны или типа того.

– Да, но где все?

Во рту у меня пересохло, появился солоноватый привкус.

– Может, они еще не начали? Время не пришло? Давай просто выпьем соку. Если кто-то заметит нас, мы сделаем вид, что все равно собирались заплатить. Я не думаю, что с нас возьмут больше чем пенни. Ну, максимум, 5 пенни.

Морану не понравился мой план, но он все равно сказал:

– Окей.

Мы изнывали от жажды.

– Ну, пойдем.

Пчелы, тихо жужжа, летали над лугом.

– Как-то тихо тут. – Слишком громко сказал Моран.

– Угу.

И все таки – куда все делись? Играют в прятки в лесу? Почему я не вижу никаких следов жизни?

В окнах поместья мы не могли разглядеть ничего, кроме наших отражений. В кувшинах с апельсиновым соком уже успели утопиться сотни муравьев, поэтому мы решил выпить лимонного. Моран держал бумажные стаканы, пока я разливал напиток. Кувшин весил целую тонну, и пока я наливал, кубики льда звенели внутри него. Моя рука онемела от холода, пока я разливал напиток. Существуют сотни историй о том, как что-то плохое случилось с героями, которые пытались поесть или попить в неизвестном месте.

– Твое здоровье. – Мы чокнулись и выпили.

Сок холодной влажной струей проник в мое горло и дальше по пищеводу, – ах, как вкусно!

Поместье вдруг затрещало, все двери открылись одновременно, и на улицу стали выходить люди – мужчины и женщины. Отступать нам с Мораном было некуда, взрослые шли с двух сторон. В большинстве своем они были одеты в бирюзовые халаты – точь-в-точь как тот наш «пчело-человек». Некоторые сидели в инвалидных креслах, и медсестры в белой больничной форме везли их к веранде. Остальные шли сами по себе, но как-то странно, дергаясь, как сломанные роботы.

Меня пробила дрожь ужаса.

– Это психушка, Малвернский приют для душевнобольных. – Прошипел я Морану.

Но Морана не было рядом. Я обернулся и увидел его – он уже протискивался сквозь дыру в заборе, там, где была оторвана штакетина. Возможно, он думал, что я бегу прямо за ним, или, – что более вероятно, – он снова предал меня.

Но я не мог бежать – было слишком поздно. Если я сейчас сорвусь с места, и меня поймают, это будет выглядеть ужасно – так, словно я пытался выпить соку и свалить, не заплатив. Эти люди потом скажут моим родителям, что я вор.

А если меня не поймают, и мне все же удастся проскочить сквозь дыру в заборе, то где гарантия, что они не пустят собак по моему следу?