Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

«Нельзя допустить, — кончалась статья, — чтобы под самым сердцем России, на водоразделе ее главных рек, под видом энергетического гиганта продолжала работать атомная бомба с часовым механизмом».

Под Тверью застава службы безопасности движения выборочно проверяла машины. Мария уже приготовила было документы и постаралась полегкомысленнее улыбнуться, но усталый взопревший сержант, мельком глянув на лобовую наклейку с ядерным трилистником, только махнул полосатой дубинкой — проезжай!

На мосту через Волгу Мария опустила стекла, и влажный теплый ветер ворвался в машину. Хорошо бы сбежать вниз, к берегу, на рыжий откос, встать по щиколотку в воду и просто постоять, хоть несколько минут… Но Мария подавила это внезапное желание и подняла стекла. Она вдруг представила, как эта спокойная и широкая вода несет радионуклиды, как восходит над волжскими берегами невидимое беспощадное излучение.

Ее дважды останавливали — под Клином и у Зеленограда. Клинский дорожник, моложавый павиан, рыжий и безбровый, начал нахально просить телефончик, и, чтобы отвязаться, Мария назвала номер пожарной охраны АЭС пусть звонит. Зеленоградский патрульный, болезненный и хмурый, пошарил дозиметром под днищем машины и начал зудеть:

— Норма… Но вообще, барышня, машину мыть надо, и почаще. Губы-то красите! Верно? А еще в Москву собрались, и столицу… Кататься все любят, а мыть — не наша вахта… Погазуйте! Вот и дымок у вас… того… Просто не знаю, как быть.

Мария сунула ему сто рублей, и дорожник с достоинством отошел в сторону. Она резко тронула машину, ей стало стыдно, словно этот жердяй в черном комбинезоне увидел ненароком ее белье. И потому Мария заехала в Черную Грязь на мойку и только здесь немного повеселела: мойка — и в Черной Грязи! Выкупанная «хонда» посветлела, засияла ручками и стеклами и совсем резво въехала в столицу, уже накрытую сизой полуденной дымкой.

На улицах Марию поразило обилие застав дорожников, поливальных машин, передвижных клумб, а потом она увидела натянутое над дорогой белое полотнище с синими буквами: «Москва приветствует Мазовецкого!» Мария не знала, кто такой Мазовецкий, но, судя по размаху встречи, он был желанным гостем. В отличие от Марии… Там, где Петроградский проспект сливался с Волоколамским шоссе, дорожники разгоняли машины, идущие к центру, по параллельным проездам. Пришлось пробираться по Петровско-Разумовским переулкам, по Верхней Масловке и улицам Ямского Поля. Наконец она повернула на Садовое кольцо, докатила до Самотеки и поставила «хонду» на стоянку под путепроводом. Пока она делала все, как советовал Шемякин. Посидела немного в машине, готовясь к встрече с человеком, который мог, по уверению Шемякина, рвануть бумажную бомбу. Мог. И теперь оставалось надеяться, что он еще и захочет это сделать…

Самое страшное, додумала Мария мысль, не дававшую ей покоя всю дорогу, что Шемякин в общем-то сообщил ей мало нового. Каждый работник Тверской станции, от оператора до охранника, знал или догадывался, что вокруг АЭС не все чисто. Ветераны помнили выступления в печати начала девяностых годов, когда ненадолго всколыхнулась волна антиядерного движения. Что-то резкое писали в газетах и о Тверской станции. В нынешнем времени тоже хватало поводов задуматься. Для кого, например, была секретом строгая экономия воды, охлаждающей реакторы? Догадывался персонал, почему в озерах Удомли и Наволок нет рыбы, почему там никто не купается. Да что купаться — близко не подходят! Все слышали, что из Удомли уезжают, буквально бегут местные, бросая дома и участки.

Однако эти слухи и случайные сведения скользили по поверхности сознания, ибо все на станции жили и работали в замкнутых, хоть и достаточно комфортных мирках. У каждой службы даже общежития были свои, отдельные. И теннисные корты, и гаражи — у энергетиков свои, у дозиметристов свои…

Раньше, говорят, такого не было. Дружнее жили. Видно, кому-то понадобилось, чтобы люди меньше общались — ведь по одному или двум кускам смальты не представишь всей мозаики. А когда не знаешь, что тебя ждет, — и голова не болит.

Меньше всего работники станции общались с коренными жителями Удомли, да те и сами сторонились ядерщиков, словно прокаженных. Особенное отчуждение наступило после аварии в Курске. Удомляне пытались пикетировать станцию, и это вносило еще больше неразберихи во время дежурств.

И вот теперь в статье Шемякина все отрывочные сведения были суммированы, все слухи подтверждены цифрами, все догадки обращены в факты и проиллюстрированы графиками, освещены холодным светом анализа. Давно, еще студенткой, Мария как-то ездила со строительным отрядом на Алтай. Там, в горах, однажды увидела, как начинается камнепад. Сначала катится один камешек, потом другой… Они сдвигают валун, тот увлекает целую лавину щебня и праха, и вскоре весь склон гудит и курится. Все, что знала Мария, напоминало лишь камешки на осыпи. Шемякин стронул эту осыпь.

Она достала папку и вышла из машины. Одновременно с ней из такой же «хонды», только голубой и мятой, выбрался щуплый человек с резким острым лицом, в поношенной строительной куртке и полотняных рабочих брюках. Он держал под мышкой пластиковый пакет и опирался на тонкую бамбуковую палку. Что-то знакомое в лице этого человека заставило Марию обернуться. Он тоже вгляделся, помахал рукой и улыбнулся:

— Извините, мы, кажется, встречались у вашего дяди? Вы ведь племянница Сергея Ивановича? Ну, точно, на стоянке у него и встречались. И даже знакомились…

— Припоминаю, — неохотно сказала Мария. — Только забыла, как вас зовут.

— Константином! А фамилия — Зотов. Между прочим, вашего дядю сегодня видел. Бодр, здоров… нам по пути?

— Может быть, — сказала Мария. — Хочу немного прогуляться по Цветному. Подышать воздухом Москвы…

— Отравленным воздухом Москвы, — подхватил Зотов.

— Отравленным, но сладким. Могу вас немного проводить, если разрешите. К приятелю собрался.

Они вышли из-под эстакады и вскоре очутились под тополями бульвара. Чтобы отделаться от Зотова, Мария села на первую свободную скамейку и достала сигареты — она сегодня еще не курила. Зотов потоптался рядом и как-то неуверенно сказал:

— А мы с дядей вашим поругались… не на всю жизнь, но поругались. Если увидите сегодня, передайте, пожалуйста, что Зотов, мол, сожалеет.

И он похромал по красноватой гравийной дорожке, пока не затерялся в праздной толпе. Теперь Марии стало почему-то неприятно, что она так холодно обошлась с этим почти незнакомым человеком. Судя по всему, ему плохо…

— Девушка, не позволите присесть? — услышала Мария.

— О-о, мы курим… Что-нибудь вкусненькое? Не угостите?