Макс фон дер Грюн - Лавина

— С чего это вдруг? Я всегда думал, что ты счастлива и довольна своей работой в «лучшем доме», во всяком случае, ты всегда так говорила. А теперь…

— Ничего не вдруг. Всегда. По-твоему, я должна каждый день ныть, что мне все осточертело, что работа и люди действуют мне на нервы? Я думала, ты давно догадался.

— Нет. Честно говоря, меня напугала твоя откровенность.

— Я считала тебя более чутким.

У Кристы бывали такие вспышки, они возникали из стремления самой распоряжаться своим временем. Но когда она несколько дней подряд оставалась дома и все, за что принималась, непременно доводила до конца, с минимальной затратой сил и без единого жалобного слова, она вдруг падала как подкошенная и погружалась в уныние, словно работы в гостинице ей все-таки не хватало.

Я обрадовался, когда она встала и, зевая, произнесла:

— Пойду спать. Праздничных дней в запасе еще много. Может, ты тоже?

Ни разу за последнее время мы не говорили о Бёмере и о заводе. Все оставалось в какой-то неопределенности. Жена отмалчивалась, хотя я был уверен, что оживленный обмен мнениями с близнецами уже имел место.

Через три дня мои предположения подтвердились. Как-то вечером Криста рассказала, что она узнала от Саши и Ларса и что Шнайдер уже сообщил мне: гранд-дама вернулась из Авиньона и имела долгий разговор со своими сыновьями.

В первый день нового года она прилетела из Франции в аэропорт Дюссельдорфа. Ее встречали Саша и Ларс. К своему большому удивлению, близнецы увидели женщину, которая лишь внешне походила на их мать. Прежде вечно болезненная, она возвращалась теперь загорелая, ненакрашенная, элегантно одетая, с решительностью человека, которому предстоит навести порядок. Своих сыновей она не обняла, как обычно, а приветствовала крепким рукопожатием.

— Ну вот я и здесь. Возьмите чемоданы, их у меня всего два. В городской квартире все в порядке?

Близнецы, ошеломленные напористостью матери, несколько растерянно отвечали, что квартира вся блестит, уборщица ее вылизала, а кухарка приготовила ужин.

— Я прямо истосковалась по простой немецкой кухне, мне уже приелась французская изысканность, — сказала гранд-дама.

В пути из аэропорта в Дортмунд она была немногословной. Слушала, что рассказывали близнецы о своей учебе, не проявляя, казалось, особого интереса. Ни словом не обмолвилась о причине возвращения. Только, выходя из машины, сказала:

— Странное вы поколение. Когда ваш отец был студентом, дни казались ему слишком короткими, а ночи недостаточно долгими. Но об этом мы еще побеседуем после ужина.

Ела она с аппетитом, хвалила повариху, а потом осмотрела все помещения в большой квартире, обставленной английской мебелью, с дорогими старинными коврами на полу и современными картинами на стенах. Иногда она останавливалась посреди комнаты, будто видела ее впервые.

Вернувшись в гостиную, она опустилась в кресло и внушительно произнесла:

— Я вернулась, чтобы исполнить волю вашего отца. Я знаю, что он не успел подписать подготовленные договоры, но считаю его последнее письмо ко мне завещанием. С юридической стороны, за исключением подписи, все безукоризненно, и я надеюсь, что вы не осмелитесь судиться со мной. Я душеприказчица отца, пребываю в твердом уме и добром здравии, пусть это будет заранее всем известно. В ближайшие дни мне необходимо перемолвиться с доктором Паульсом, с этим господином Шнайдером, а также с мужем вашей тети Кристы. О ходе переговоров я, разумеется, буду вас информировать, но не позволю со мной торговаться, тем более о продаже завода. То, что замыслил ваш отец и что я, надеюсь, смогу осуществить, действительно необычно, по меньшей мере в этой стране. Если бы мой отец был жив, он упрятал бы меня в психиатрическую лечебницу и объявил недееспособной, поскольку я изменила семейным традициям. Я очень плохо знаю этот завод и ничего не смыслю в технике, зато хорошо разбираюсь в финансах. На заводе работают высококвалифицированные люди, на которых я могу положиться: прежде всего этот Шнайдер, который произнес на похоронах столь необычную речь, потом Адам, главный техник… нет, я не боюсь сесть за письменный стол вашего отца. Он считал Шнайдера техническим и организаторским гением, который может работать как одержимый, да еще о чем-то думать во время работы, таким я доверяю… Вот пока вроде и все. Я буду сообщать вам по телефону о ходе дел, а в конце недели вы, конечно, станете приезжать домой, чтобы порадовать меня. «Мерседес» останется в моем распоряжении. Шофера мне не надо, даже если и полагается… Кстати, почему вы сдали в аренду виллу?

— Это сделал доктор Паульс по настоянию Гебхардта, — ответил Саша. — Оба ссылались на какое-то давнее указание папы. Они считали, что если на вилле не будет вскорости наведен необходимый порядок, то через два года она пойдет за бесценок.

— С виллой надо что-то делать, я вас не упрекаю. Но арендная плата три тысячи марок в месяц кажется мне несоразмерно низкой. Можно было бы запросить в два раза больше. Я еще раз хорошенько ознакомлюсь с договором об аренде, поскольку у меня теперь на этот дом несколько иные виды. Я хочу его снова вернуть — фирме нужна представительная резиденция… И еще кое-что мне не понравилось: почему вы пытались по отдельности уговорить господина Вольфа и господина Шнайдера отказаться от предложения отца? Я считала вас умнее, да и более тактичными.

— Доктор Паульс, господин Цирер и прежде всего господин Гебхардт настаивали на этом, — ответил Ларс. — Мы не хотели возражать, так как не могли себе представить, что ты, мама, действительно возьмешь бразды правления фирмы в свои руки.

— Во всяком случае, вы допустили большую глупость. В конце концов, с Авиньоном есть телефонная связь. Ведь вы ею пользуетесь, когда вас что-то тревожит? Я не могу избавиться от ощущения, что за моей спиной организован заговор с целью добиться продажи завода. Хорошо, я признаюсь, что тоже хотела избавиться от этого завода, но теперь, по зрелом размышлении, передумала. Прислушалась к советам сведущих людей… Так вот, господа сыночки, пришлось преподать вам этот урок. По-моему, вы несколько удручены и устали, но лучше головомойка сейчас, чем скандал потом. Мое упущение в том, что я никогда не интересовалась заводом, хотя Хайнрих в первые годы супружества побуждал меня к этому. Ваш дед основал этот завод, ваш отец, благодаря моему приданому, расширил его, посвятил ему жизнь, и было бы преступлением продать его. Я все это основательно продумала.

Приглашение было отпечатано на фирменном бланке: «Многоуважаемый господин Вольф, госпожа Бёмер просит Вас явиться 16.1.84 в 16.00 на совещание по касающемуся Вас лично вопросу. Совещание будет проходить на четвертом этаже заводоуправления по Ганновершештрассе. Обратитесь, пожалуйста, к вахтеру, он объяснит Вам, как пройти. С глубоким уважением Гебхардт, прокурист».