Алексей Федотов - Призрачная Америка

— Ему проломили голову каким‑то тяжелым предметом.

— «Каким‑то»? То есть убийца не пойман?

— Задержан подозреваемый.

— Кто он такой?

— Какой‑то хиппи. Его видели с отцом Альбертом несколько дней подряд, вроде бы он даже жил у него в квартире в это время. Полиция считает, что этот парень под действием ЛСД увидел что‑то не то, и во время галлюцинаций убил священника.

— Но это достоверно известно?

— Пока нет. Идет расследование. Хиппи арестован, скорее всего, потребуется психиатрическая экспертиза.

— Но орудия убийства при нем не нашли?

— Нет, и сам он отрицает свою виновность, очень жалеет убитого.

— Сколько лет было отцу Альберту?

— Семьдесят.

— Мы должны взять это дело под свой контроль. Съезди к начальнику Нью–Йоркской полиции, поговори с ним от моего имени. Нам должно быть достоверно известно имя убийцы, и он не должен уйти от ответственности.

Пол

Пол уже вторую неделю находился в закрытой психиатрической клинике Нью–Йорка. Условия содержания в ней были, наверное, ничуть не лучше тюремных. Доктор Хайд, наблюдавший за Полом как‑то сказал ему: «Преимущества нашего ведомства в том, что мы можем сделать с тобой все, что угодно, и нам за это ничего не будет. Ты же сумасшедший, твоим словам никто не поверит». Пола обрили наголо, обливали холодной водой, через его голову пропускали электрические разряды. Его по несколько дней не кормили. И при этом по несколько раз в день доктор Хайд с ним разговаривал, скрупулезно занося результаты этих бесед в свою записную книжку.

Пола не били, но только потому, что доктор Хайд считал удары электрошоком наиболее эффективными. «Чтобы ты уже понемногу привыкал к электрическому стулу», — шутил он и думал, что это смешно. Иногда врач начинал вроде бы доброжелательно объяснять Полу, что у него два исхода из этой ситуации: на электрический стул, если он добровольно признается в убийстве священника, а доктор даст ему заключение о вменяемости…

— Но я не убивал его! – в отчаянии кричал узник.

— Тогда значит, ты невменяемый. Исход – лоботомия, пожизненное содержание в психиатрической клинике. Я бы, наверное, предпочел электрический стул: все‑таки умрешь в своем разуме, да и не так это протяженно во времени, — жестоко заключал Хайд.

Пол с тех пор как кто‑то убил отца Альберта, которому он рассказал то, свидетелем чему стал в заброшенном городе Моуди, ни с кем не хотел откровенничать. Доктору Хайду он охотно рассказывал то, что и так о нем мог узнать каждый, кому захотелось бы это сделать. О том, как тридцать лет назад родился в городе Моуди, как с пятнадцати лет стал не таким как все: отрастил длинные волосы, слушал психоделическую музыку (как он только достал ее в этом оторванном от мира городке?), как в шестнадцать лет убежал из дома и примкнул к хиппи.

— Мне казалось тогда, что вся жизнь моего родного городка – убожество, добровольное рабство, которому еще нужно радоваться. Мне казалось, что как может нравиться труд изо дня в день, лишающий человека свободы, иссушающий его творческие способности; казалось, что традиционная семья – еще одна форма уничтожения человеческой личности…

— А сейчас ты считаешь по–другому? – спросил Хайд, закуривая сигарету и выдыхая дым прямо в лицо собеседнику. Он сидел напротив Пола в маленькой комнате без окон за железным столом, к которому наручниками были пристегнуты руки его пациента.

— Да, я ошибался тогда. Мне просто не нравилась работа на шахте, и не нравилось то, что в моей семье у всех было слишком много обязанностей.

— Ты пробовал ЛСД?

— Да.

— Марихуану?

— Несколько раз.

— Когда ты вводил себе ЛСД последний раз?

— Полгода назад.

— То есть в момент, когда был убит священник, ты уже не принимал ЛСД свыше четырех месяцев?

— Да.

— Были ли у тебя галлюцинации в этот период?

— Нет.

— Ты жил у отца Альберта в последние дни его жизни?

— Да, почти неделю.

— За сколько время до его смерти ты видел его в последний раз?

— За шесть часов.

— Тебе не кажется подозрительным, что священника, который прожил семьдесят лет, и которого не смогли убить даже латиноамериканские бандиты, кто‑то убил почти сразу после того, как ты у него поселился?

— Кажется.

— Так ты согласен, что ты являешься главным подозреваемым по этому делу?

— Но я не виновен!

— Я это уже слышал.

— Кто же его мог убить кроме тебя и из‑за чего?

У Пола были подозрения, что отца Альберта могли убить из‑за того, что он ему рассказал. Но он чувствовал, что рассказав здесь об этом, он подпишет свое согласие на то, чтобы ему сделали лоботомию.

Отец Альберт

… Отец Альберт без восторга оглядел хиппи в рваной одежду, в котором, тем не менее, без труда узнал мальчишку, которого не видел около пятнадцати лет.

— Что, Пол, так и не наигрался в «детей любви»? – с нескрываемым сарказмом спросил он.

Хиппи действительно очень неуместно смотрелся в величественном кафедральном соборе Нью–Йорка. Но ничуть не смущаясь серьезно ответил:

— Наигрался. Уже год назад.

— Вот как? – недоверчиво посмотрел на него священник. – Что‑то случилось?

— Да. Джил, девушка с которой мы строили свободную любовь, не связанную никакими обязательствами, оказалась больна гонореей. Малыш Марк родился слепым. Он умер, когда ему было всего три месяца…

— Так ты то же болен гонореей?

— Нет, она заболела, когда мы уже расстались из‑за того, что я не хиппи, а собственник, и она начала строить отношения с Леонидом, а потом с Самуэлем… Она тоже умерла: Джил принципиально не признавала лечения, считала, что оно ограничивает ее свободу…

— Так ты решил покаяться? – уже мягче спросил отец Альберт.

— Нет… То есть – да, и это то же, но не только это. Мне нужно с вами поговорить.

… Чем дольше священник слушал того, кого помнил непослушным мальчишкой, пытавшимся взорвать изнутри устоявшийся мирок городка Моуди, тем больше ему становилось не по себе.

— Ты уверен, что все, что ты говоришь – правда? – спросил он. – Может быть, это все видения под воздействием галлюциногенов?

— Я не принимаю их уже больше четырех месяцев.

— Но, возможно, у тебя развилось хроническое психическое заболевание, и для того, чтобы видеть того, что нет тебе не нужны ни ЛСД, ни марихуана?

— Мне кажется, что ЛСД помогает видеть то, что есть, но то, что нам в то же время видеть нельзя, — серьезно сказал Пол.

— Ну ладно. Ты вроде бы хотел покаяться?

Впервые за последние пятнадцать лет Пол исповедался, и почувствовал как будто гора упала у него с плеч.

— Пока ты остановишься у меня. Я должен сам туда съездить, — сказал ему священник.

… Отца Альберта не было два дня. До Моуди нужно было сначала лететь три часа на самолете, а потом еще семь часов ехать на машине. Вернулся священник возбужденный: он увидел то, о чем ему рассказывал Пол, и даже многое больше, потому что жизнь научила его наблюдать и анализировать.