Алексей Федотов - Сломанный мир

— Семен Иванович, – прорвалась к председателю писательской организации непризнанная пока знаменитость, – а как ваш новый сборник стихов? Правда ли, что вас хотели заставить кардинально изменить его концепцию?

— Хотели, – горестно кивнул тот с таким видом, как будто его заставляли совершить что‑то ужасное. – Представляете: Эльза Рудольфовна хотела, чтобы я вместо «Бобровыхухоль» писал «единорог»! Но ведь это в корне меняет концепцию того неповторимого по своему мира, который возникает в моей поэзии, нового, заметьте, не средневекового мира единорогов и грифонов, а нового мира, в котором царствует Бобровыхухоль, как символ красоты абсурда!

Все возмущенно зашумели: «Какой ужас! Подавлять лучшие творческие порывы!» Однако председатель вновь взял слово:

— Однако Эльза Рудольфовна образумилась. Она недавно мне позвонила и сказала, что поняла, что прав был я, а не она!

Все восхищенно зааплодировали, крича: «Вот что значит всепобеждающая сила искусства!»

У губернатора

Кабинет Сергея Ильича был достаточно большим – около ста пятидесяти квадратных метров, не то что у его предшественника, ютившегося на вдвое меньшей площади. Некоторые посетители терялись перед губернатором, но Эльза Рудольфовна в их число не входила.

— Сергей Ильич, здравствуйте, миленький, – промяукала она, заглянув в кабинет.

— Здравствуй, Эльза. Заходи, чего стоишь в дверях. Чем порадуешь?

— Своим присутствием: Вы же сказали, что для вас радость меня видеть…

— Это когда я напился и лез к тебе целоваться?

— Ну, и еще когда вы из‑за меня чуть не подрались с…

— Опустим эти подробности, ничего не хочу об этом знать!

— Как скажете, сэр!

— Не издевайся!

— Как можно?

— Ну ладно, – смягчился губернатор, – ты кому угодно голову закружишь. Мне тут епископ сказал, что ты какому‑то священнику голову закружила. Это правда?

— Священник – громко сказано. Так, попишко какой‑то непутевый.

— И что у вас с ним?

— Да ничего. Он от меня без ума, а я что могу поделать, если он такой дурак?

— И чего мне с ним делать?

— А зачем вам с ним чего‑то делать? Его уже считайте нет, это списанный человек, отработанный материал. Или вы ревнуете?

— Еще чего не хватало!

— Ну, так успокойтесь, милый, – улыбнулась Эльза Рудольфовна и положила руку на плечо губернатору.

— А зачем ты этот идиотский сборник стихов решила издать за счет регионального бюджета? – опять завелся Сергей Ильич.

— Ну, не такой уж он и идиотский…

— Не такой? Это же надо такую дрянь придумать – «Бобровыхухоль»!

— А что? Креативно! – улыбнулась первый заместитель министра.

— Мне Фаина Раневская сразу вспомнилась, как она говорила, что в одних людях живет Бог, в каких‑то демон, а в каких‑то одни лишь глисты… Но вот оказывается есть еще один вид самых скверных мозгоглистов под названием Бобровыхухоль! Да что ты смеешься?

— Ничего. Мозгоглисты – это круто.

— Да ну тебя! Что, издаем эту книжонку?

— Жалко что ли: деньги все равно не наши, а бюджетные!

— Так рассуждая можно и стихи Фофановой издать, – буркнул Сергей Ильич.

— Их и так печатают все, кто вас не любит!

— Да знаю… Тьфу, гадость!

— Ну что вы какой нервный, расслабьтесь, учитесь радоваться жизни!

— Порадуешься с тобой! Я тут в твиттере прочитал, какая‑то девчонка пишет, что женщины – это такие интересные зверьки, которые питаются деньгами. А ты, похоже, не только деньгами, но и душами мужиков питаешься!

— Мяу!

— Ладно, Эльза, давай, что тебе подписать, да иди лучше, пока у меня опять голова от тебя не поплыла!

Первый заместитель министра самодовольно улыбнулась и достала из папки достаточно большую папку документов.

Кризис семьи

… Эльза Рудольфовна с усмешкой смотрела на плакавшего у нее в кабинете отца Петра, настолько он был жалок.

— Так, значит, ваша женушка оказалась не промах: не стала спокойно смотреть на то, как муж наставляет ей рога, и тоже нашла поклонника? Да не простого лоха, как ты, а вполне состоятельного? Это очень забавно! – смеясь, не спеша говорила она, потягивая черный кофе из чашки.

— Какая ты жестокая!

— А я‑то здесь причем? Заметь: не я за тобой бегала, а ты за мной, ты писал мне дурацкие объяснения в любви, идиотские стишки…

— Идиотские?!!!

— Ну, конечно же, – и Эльза Рудольфовна, с усмешкой продекламировала:

Любил я раньше не любя,

И истинной любви не зная,

Увидев первый раз тебя,

Коснулся я земного рая.

Ты всех прекрасней на земле,

И всех чудесней во вселенной,

И всех счастливее теперь,

Навеки твой, навеки пленный.

— Так ты их помнишь? – с надеждой посмотрел Петр.

— Я много чего помню. Однако сразу скажу, что стишок так себе. То ли дело про Бобровыхухоля: какая лирика, какой динамизм, какая экспрессия! А это? «Земной рай»! Не бывает земного рая, надо бы знать это священнику. Короче, как сказал мне недавно губернатор, у некоторых людей в головах живут мозгоглисты. Могу тебя поздравить: ты входишь в число этих счастливцев!

Петр опять заплакал, а Эльза, заливисто смеясь, положила руку ему на плечо:

— Ну полно, не плачь! Ушла одна жена, найдешь другую. Забрала ребенка с собой – сняла с тебя обузу. Надо же: какому‑то лошаре она с нагрузкой оказалась нужна! Как будто мало свободных девок! А она не промах: нашла на себя хорошего покупателя!

— Но Даша не такая!

— Была не такая, стала такая. Кстати, такой ты ее сделал: муж и жена, как два сообщающихся сосуда – один сделает какую‑то гадость – на другом тут же отразится!

— Но почему?…

— Ладно, милый мой, – жестко сказала Эльза, – пора и честь знать. Я между прочим здесь работаю.

И она уже почти без тени интереса посмотрела вслед вышедшему из ее кабинета священнику, будущее которого заместитель министра вдруг четко увидела: пьянство из‑за горя, запрет в священнослужении, бедность и болезни, а там, глядишь, лишение сана, а потом и смерть… Тратить на него время было бессмысленно уже на взгляд той, кто помогла его падению. Она вдруг вспомнила, как этот человек читал ей Гейне: «мне зла она не желала, и меня не любила она». И ей стало забавно: «Не любила, это верно. Но зла‑то так ли еще желала!»

Элизабет

… Элизабет, покончив с Зоей Георгиевной, много где побывала. Ее брак с олигархом оказался каким‑то до смешного коротким, и ничего не принес «для дела»: муж красавицы–англичанки вдруг разорился и покончил с собой. Хотя и немало людей ей удалось уничтожить и физически и морально, но после того, как сэр Джон стал Иоанном, и вместе с отцом Аристархом перешел в сферы духовного мира, завершив свое земное странствие, все у Лиз пошло как‑то не так. И, самое обидное, это происходило не из‑за них – это еще ее самолюбие могло бы стерпеть. А происходило все из‑за негодяя Гришки, ставшего после смерти отца Аристарха священником и вздумавшего за нее молиться. Элизабет никогда не поверила бы, что молитва этого старого дурня, любившего ее без памяти пока он был рядом с сэром Джоном, может значить хоть что‑то. Но вот ведь значила, и значила для нее только плохое, за что убить этого старого негодяя было мало.