Алексей Федотов - Свет во тьме

Единственным человеком, которого они по-настоящему боялись, был Лев Александрович. Он не церемонился с «отбросами социалистического общества», как сам их называл. Луку Кувина он поймал, влил ему в рот стакан водки, а затем сдал в вытрезвитель. Ларисе Крысовой и Зине Жабовой он «поставил по фингалу», а потом сам вызвал в собор милицию, несмотря на слезы и бурные протесты старушек, их забрали на всю ночь в отделение за драку в общественном месте. Все их жалобы в любые инстанции результата не имели, потому что помощник старосты заблаговременно согласовал свои действия с властями. На все их жалобы старым кляузникам отвечали: «Нечего в церковь ходить, раз так над вами, как вы говорите, издеваются. Все нормальные старики дома сидят, внуков воспитывают или на огороде работают. А раз вам нравится, что с вами так обращаются, значит, вы этого и заслуживаете».

Единственной, кого Льву не разрешили трогать, была монахиня Нимфодора – не шутка все-таки: орденоноска. Поэтому он ограничился тем, что придумал ей обидное прозвище «свиноматушка». А один раз во время наиболее сильного запоя его осенила гениальная мысль. Согласовав свои действия с Николаевым, он за три бутылки водки договорился со своим приятелем-журналистом. Вскоре в областной газете появился фельетон «Свиноматушка». В нем говорилось, что вот была такая хорошая свинарка, всю жизнь трудилась, даже орденом ее наградили самым высшим и дорогим – Ленина. Но, видимо, от того, что вся жизнь ее прошла среди свиней, она от них заразилась, стала монахиней, после чего начала вести себя по-свински. После этого приводилось несколько примеров ее отрицательного поведения, которые у любого человека легко найти. Монахиня Нимфодора сильно плакала, написала жалобу в обком КПСС. После этого в той же газете мелкими буквами было напечатано извинение за некорректный фельетон, где отмечалось, что каждый человек имеет право на свободу совести и т.д. Но знакомые и друзья теперь смотрели на нее косо.

Но даже такие жесткие шаги Льва Александровича не могли исправить сложившейся ситуации. Группа Кувина звала его не иначе, как «царем Иродом», ненавидела жутко, боялась, но продолжала свою деятельность, по возможности, когда у него был выходной или когда он был невменяемо пьяным. Архиепископ Феодор видел, что творят его почитатели, но у него будто пелена была на глазах. «Гонят вас, бедные, за веру, – говорил он. – Но надо терпеть». И, вдохновленные этим наставлением, «ревнители» продолжали делать гадости священнослужителям и членам исполнительных органов.

Они даже не замечали, что направляют свое жало против самых добрых и беззлобных людей, которые прощают их или не могут за себя постоять. Ведь им и в страшном сне не могло присниться сделать что-то против Льва Александровича, который пригрозил им, что пришибет, закопает на помойке, и ему за это ничего не будет. Привыкшие безнаказанно творить зло, эти люди понимали, что есть те, кто еще хуже их, а потому еще более злые поступки может совершать более безнаказанно. Не хотели они связываться даже с отцом Георгием Грицуком, который, конечно, таких широких талантов и полномочий от властей, как помощник старосты, не имел, но когда «ревнители» пришли позорить его перед соседями, спустил на них большую собаку, от которой они еле ноги унесли. «Сорвалась, извините, – объяснял он. – Ведь неразумное животное, что с него взять?».

Особенно тяжело было отцу Анатолию. Он искренне любил Церковь, ему больно было смотреть, как многие по-настоящему верующие люди стараются больше молиться дома, приходя в храм лишь в большие праздники, чтобы не видеть вакханалии, которая здесь происходит. Сам он тоже не раз становился объектом нападок «искренне верующих», которых и было-то десятка полтора, но которые мешали молиться сотням людей. Из-за них многие прихожане с неустойчивой психикой и неустоявшимися религиозными убеждениями начинали воспринимать церковь как клуб по интересам, место, где можно безнаказанно сплетничать, отравлять людям жизнь.

Духовенство в основном не очень изменилось. Внешне, может быть, архиерейские богослужения и стали более чинными и торжественными. Но те прихожане, которые были плохими, стали еще хуже, а тот, кто был хорошим, подвергался гонениям со стороны почитателей Владыки, потому что не хотел или не умел «кусаться», и их сердца переполняла горечь.

Уполномоченный разрешил архиепископу Феодору совершить несколько рукоположений для замещения вакансий, которые открылись после того, как он удалил некоторых священнослужителей. Вообще-то первоначально была мысль все же не давать разрешений и под предлогом отсутствия богослужений закрыть приходы. Но потом они с Петровым рассудили, что своей бездумной деятельностью архиерей и так достаточно делает для успехов антирелигиозной пропаганды в Петровской области. Поэтому санкция была дана.

С каждого ставленника старший иподиакон архиерея Валерий требовал четыре бутылки водки. Все давали, а когда один не дал, то он накалил ему на электроплитке цепочку кадила, а потом, когда это полагалось по ходу службы, подал в руку. Строптивый ставленник получил сильный ожог, сильно закричал, кадило упало, и угли прожгли ковер на полу. Архиепископ Феодор страшно рассердился, закричал на Валеру, что тот уволен. Валерий ушел, а через несколько дней, заехав в небогослужебное время в собор и зайдя в алтарь, архиепископ заметил в своей архиерейской мантии окотившуюся кошку с котятами, которые жалобно пищали. Неизвестно почему это так его впечатлило, но он даже заплакал от обиды и несколько часов потом жаловался своим почитателям. Котят сперва хотели утопить, но потом матушка Нимфодора пустила слух, что они особо благодатные, раз родились в алтаре, и продала каждого за баснословную сумму в двадцать пять рублей, а саму кошку за пятьдесят.

Так Петровская епархия вступала в 1971 год.

Глава 9.

Для справки необходимо отметить, что борьба с так называемой «империей зла» не всегда была так гротескна, как у «группы Кувина».

Во второй половине 1960-х годов в СССР появляются примеры активного общественного сопротивления государственному атеизму. Наиболее известный документ этого периода – открытое письмо Святейшему Патриарху Алексию I священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина. Это письмо было написано в результате работы целой группы людей. Первоначальный вариант подготовил А.Э. Краснов-Левитин. Он был существенно переработан и дополнен священниками Николаем Эшлиманом и Георгием Эдельштейном. Над письмом работали также миряне Феликс Карелин, Лев Регельсон и Виктор Капитанчук. Священник Глеб Якунин высказал лишь общие идеи. Первоначально предполагалось, что это будет совместное письмо епископов и священников Патриарху, но затем практически все отказались дать свои подписи. Письмо содержало резкую критику в адрес советской политики в области религии, и подписать его решились лишь два священника. Копия письма была разослана правящим архиереям, а также Председателю Верховного Совета СССР, Председателю Совета Министров СССР, генеральному прокурору СССР.