Елена Блонди - Инга

Но сейчас, лежа в купе, сонно подумала, ведь тогда она снова солжет. Себе, о том, будто ничего не было. А оно — было! И еще солжет толстой тетке, которая подарила пустое купе, понимая — ей надо. Вива очень рассердится, если вдруг. Тем более, она знает уже.

Ребенок рос, каждую секунду, совершенно неощутимо, но рос. И Инга заснула, еще не поняв, что в ней растет ее третий путь, убежище от мучительного выбора, связанного с двумя мужчинами.

Перед самой Москвой начался рассвет, серовато-розовый, блеклый, расчерченный множеством тонких столбов с провисшими паутинами проводов. Вдалеке медленно вырастали многоэтажки, и было их несметно, заполнили пыльное окошко доверху. А перед глазами все мелькали столбы.

В коридоре, топая, радостно перекрикивались пассажиры, а уже одетая и собранная Инга вдруг испугалась и затосковала. Наверное, лучше бы вместе с вонючим соседом и химически кудрявой дамой, тоже — переговариваться, сказать, стеснительно тревожась, ох, сто лет не была, непонятно, встретят ли…

Но за окном проплыла знакомая челка над круглыми глазами, скинутый на плечи оранжевый капюшон. Виолка, встречает!

Таща к выходу сумку на колесах, Инга попрощалась с толстой проводницей, которая накрасила глаза и губы. Вышла, щурясь на морозный утренний свет. Запахнула курточку, улыбаясь.

— А-а-а, — кричала, прыгая за плечами и головами, оранжевая Виолка в белых брючках, заправленных в красные сапожки, — вижу, вижу, вот она ты!

Встали напротив друг друга, разглядывая и улыбаясь. И шагнув ближе, тыкнулись губами к щекам.

— Тьфу ты, сто лет тебя не видела, красотка какая стала, давай, там Павличек билеты на электричку берет.

— Мне бы в туалет, — Инга нервно огляделась, переминаясь, — а то эта санитарная зона.

Сумка тарахтела по спуску в подземный переход. Внизу было гулко и сыро.

— Ага. Сейчас ему отдадим и сбегаем.

Павличек вывинтился навстречу, маша рукой в дутом рукаве и показывая на часы.

— Мы быстро, — деловито сказала Виолка, и, хватая Ингу за руку, почти побежала через гулкий зал с высокими стеклянными потолками.

Немного позже, когда шли обратно, и, вздрагивая от внезапных объявлений, Инга спотыкалась, рассматривая цветные витрины, Виолка так же деловито спросила:

— И чо, сколько уже?

— А?

Уже недалеко переминался Павличек, укоризненно показывая часы под задранным рукавом, и кашлянув, Инга ответила:

— Три почти.

— Ну ты калоша, Михайлова. Уже, считай, опоздала. Ладно, вечером все расскажешь. Павличек! Что ты скачешь, мы уже тут!

— Как опоздала?.. Да? Ну…

Кивая взъерошенному Виолкиному Павличку, сказала на ходу:

— Очень приятно.

И больше ничего толком не говорили, пробегая через турникет и в последнюю минуту впрыгивая в холодную лязгающую электричку.

Приваливаясь к плечу подруги, Виолка расстегивала свой оранжевый пуховик, вытягивала ноги, разматывала с шеи шарф.

— Фу. Упарилась вся. По утрам холод уже. А как ты хотела, север, не Крым. В Лесном, наверное, водичка теплая еще? Садись хорошо, нам ехать полчаса. Но ты не думай, это не какое-то село. Нормальное ближнее Подмосковье, считай спальный район. На машинке от Курского всего минут пятнадцать, ну, когда пробок нету. Но с поезда удобнее раз-раз и электричкой. Павличек нас домой закинет и побежит на работу. Он в фирме на местности электрик. Не менеджер какой, конечно, но зато всегда с зарплатой, да еще по выхам шабашит. У нас знаешь, сколько новостроек, у-у-у, от работы сдохнуть можно, если что умеешь. Я вот прикидываю, может, мне салон шторный открыть? У нас уже два есть на улице, так девки стонут и плачут, столько заказов. А помнишь, Инуся, как мы с тобой батнички сляпали, из мужских маек?

Виолка откинулась на жесткую спинку и захохотала.

— Ты сляпала, — кивнула Инга, — а я на подхвате, пуговки пришивала.

— И лейбы, Инка! Откуда мы их спороли? С каких-то трусов, кажись? А Ирка у пятака спрашивает, ой, девачки, откуда ж такие батники? А ты, опа ей, да то мы с маек пошили.

— Эх… — Инга засмеялась.

Павличек, маяча за длинным стеклом вагонной двери, тоже смеялся и кивал, в клубах сигаретного дыма.

Мимо плыла Москва, собранная снова из тех же столбов с проводами, каких-то складов, после — старых и новых домов, домищ и домишек. Потом начались пышные заросли парков и перелесков, сплошь желтые с красным, с белыми вертикалями березовых стволов. В полупустой вагон на остановках входили люди, немного, Виолка болтала без перерыва, тыкая в окно рукой, смеясь, вспоминая какие-то мелочи из южного.

И после электрички, автобуса, лифта, открыла двери в квартиру, показывая в захламленную кусками обоев и линолеума прихожую:

— Прошу! Счас Павличка срочно покормим, потом я побегу в контору, мне там назначено, с документами, потом в сад за мартышкой, а ты пока спи тут, чего хочешь, в общем. Жратва в холодильнике, кресло я тебе уже поставила, белье там, все такое.

Протопала в комнату, не разуваясь, и кричала уже оттуда, пока Инга с Павличком толкались в тесной прихожей, уступая друг другу место.

— Мы же недавно въехали, линолеум бросили неделю назад. Зато все свое! Платить еще тыщу лет, ну то ладно, главное сами теперь! Чего ты там телишься, заходи, давай.

Инга ошеломленно встала в дверях огромной комнаты, заклеенной по стенам старыми газетами. Вдоль стен на лавках и стульях валялась одежда, стопками лежало накрытое теми же газетами белье. В углу лежал на полу большой матрас и рядом с ним стоял компьютер, опутанный проводами. Торчал кургузой пластиковой задницей большой монитор.

Виолка показала на угол, отгороженный бельевой веревкой.

— Видишь, как классно, то твое обиталище будет. Там шторки сложены, перекинем и будуар. А мартышка у нас в кухне живет, просто супер я для нее сделала. Бросай куртку, на стул, пошли, покажу.

— Виол, мне бы…

— Павличек! — заорала Виолка и стены гулко отозвались, — закройся в кухне, будь добренький. Мы в ванну и в сортир.

В туалете Инга села, ошарашенная столичными реалиями. По открыткам и коротким подружкиным письмам она была уверена, те живут почти в центре Москвы, в просторной трехкомнатной квартире. И когда ехала, в мыслях виделась ей отдельная комнатка, такая примерно, как ее спальня в Лесном. Там она сможет тихо, никому не мешая, погрустить, обдумывая свою изломанную жизнь. А после выйти к общему обеду или ужину, успокоившись и уже с улыбкой.

Пока она мыла руки, Виолка гудела в кухне, Павличек что-то отвечал высоким культурным голосом. И прошагал мимо, продолжая отвечать уже из прихожей. Хлопнула дверь.

— Выходи, партизанка, ушел мой герой.

Виолка стояла в прихожей, красила губы перед зеркалом на стене. Оглядев темную челку и глянцевый хвост на плече куртки, схватила сумку и кинула на локоть.