Александр Шленский - Подозрительная труба, Логика и Пунтиллятор Шмульдерсона

Шикарный Жорж, сверкнув многочисленными перстнями, взглянул на меня с уничтожающим презрением и пошел к кассе, вынимая на ходу кредитную карту. Виктор Анатольевич перевел дух и побежал к кассовому аппарату, делая прелестной кассирше Светочке страшные глаза, сам встал за кассовый аппарат, принял кредитку, проверил и упаковал коробки с обувью и выдал чек, улыбаясь и раскланиваясь, как японец на приеме у императора.

– Ну Матвеич, ну ты даешь, сукин ты сын! Настоящий режиссер! – прохрипел он, уважительно глядя на меня и отирая с лица пот, когда Мерс с покупателями отчалил, увозя в багажнике две тысячедолларовые коробки.

Я вопросительно воззрился на директора

– Ты что, Матвеич, серьезно думаешь, что я не в курсах, кем ты раньше работал? – сказал директор, пряча в карман батистовый платочек с нарисованными на нем бабочками и стрекозками – Я ведь и сам – бывший театральный критик, чтоб ты знал! А ты глянь все же, что только деньги не делают, еби их мать! У него ведь один Мерс шестисотый – как мечта знойного мужчины! На одну только выхлопную трубу глянешь – такая вся кругленькая, аж с губками по краешку – сразу думаешь о минете. А телка у него – это вообще отпад! Ты видел, как она губы трубочкой делает? Отпадные губищи, вот когда она их так делает, только и думаешь, как бы в эту трубочку засадить… Сердце кровью обливается! А я ей, блядь, туфли упаковываю и даже за сиську взять не могу!

– Не, Анатольич! – рассудительно ответил я. – Не горячи себя понапрасну. Как говорил мой одноклассник Женька Вставилов, таких ебут только отличники. Хотя, какие наши годы!..

Я пошел в туалет, вынул свою собственную небольшую трубу и вонзил острую, злую струйку в решетчатое дно писсуара. Да, работа – это всегда напряжение, хоть в театре, хоть в магазине… Поссать вовремя забываешь. Хрен знает что за жизнь пошла… Выхлопная труба, минет, губы трубочкой… И почему это с трубой все время ассоциируется либо хуй, либо что-то еще более неприличное? Как-то очень это подозрительно.

Постепенно я начал понимать, что здесь, в торговом зале, я действительно остался таким же режиссером, только сменил амплуа. Продавец был актером, товар – расходной частью реквизита, процесс купли-продажи – спектаклем. Авторская и режиссерская сверхзадача сократилась до задачи втюхать товар покупателю так, чтобы он пришел в наш театр снова и привел друзей, потому что покупатель был нашим зрителем, который платил или не платил деньги, в зависимости от того, нравился или не нравился ему спектакль.

Денежные проблемы перестали меня мучить, а вот боль по утраченному театру не проходила: наоборот, она только усилилась. И надо сказать, что это не была боль по безоблачному счастью. Его не было в моей прежней режиссерской жизни. Скорее это была ноюще-саднящая боль по той прежней, пронзительно-сладкой боли, которую приносило мне мое ежедневное копание в собственной душе и в чужих душах, в надежде найти в их неведомых глубинах объяснение причин человеческих поступков, метаморфоз наслаждения, боли и страсти. И конечно же, объяснение причин всеобщей повальной дури. Мы с Валерой не зря назвали наш нежно любимый театр «Нейротравма», ведь это действительно была нейротравма, это была боль раненных всеобщим абсурдом мозгов, боль, пронизывающая воздух, которым дышали мы все, и излечивающаяся только очистительной силой сценического абсурда и гротеска, спонтанно рождавшегося в нашем нездоровом воображении под влиянием изматывающего душу дикого абсурда повседневностей реальной жизни.

Валера тоже проболтался три месяца без работы, живя по очереди у всех своих приятельниц, которые его кормили, а затем через друзей-афганцев устроился в частную охранную фирму, и с той поры дома у него висела на стене камуфляжка и пистолет. Валера поздоровел, подкачался и тоже развлекался на работе, как мог, пытаясь сделать ее хоть немного похожей на театр. По выходным мы с ним встречались и шли куда-нибудь поразвлечься и попить пивка.

Итак, я сидел в своей холостяцкой квартире и с отвращением листал вонючую газету, пока не нашел нужный мне раздел «Досуг для друзей и подруг», который кто-то из наших продавцов-острословов называл «Досуг для кобелей и для сук». Так-так: спектакли, музеи, концерты, кинопремьеры, народные гуляния, пеший поход в Архангельское, рок-кабаре… все не то! Ага, вот что-то поинтереснее: Компьютерный лунапарк, парад экзотических аттракционов. Ого, даже перечень аттракционов есть: Катание на виртуальном слоне, Говорящий осел, Вызывание духов по телефону, Эротический массаж гаечным ключом и Подозрительная труба… Я вздрогнул: опять труба! Всюду эта подлющая труба! Что за труба может быть на этот раз? Я быстро набрал Валеркин номер:

– Алё?

– Валера, привет!

– Матюша, ты?

– Я, я! Хочешь покататься на говорящем осле и посмотреть в подозрительную трубу?

– Ну! А где это?

– В Парке культуры. Приезжай через час. Ты как?

– Встречаемся, где обычно?

– Ну да.

Через час мы с Валерой, вооружившись каждый бутылкой Балтики, уже пробирались сквозь густую толпу, разыскивая Лунапарк. Нашли мы его довольно быстро, он состоял из одного единственного большого и мрачного павильона. Ни открытой площадки, ни качелей, ни каруселей, ни традиционного чертова колеса, с которого сходишь, качаясь как пьяный. Короче, ничего, что можно было ожидать. Мы обошли павильон кругом, отыскивая вход. Ни стрелок с указателями, ни рекламы – совсем ничего. Голые стены. Наконец мы обнаружили большую железную дверь с надписью:

Внизу была еще одна небольшая надпись мелкими буквами, которая гласила: «Разработчик экспериментального оборудования и виртуальных животных – Научно-Исследовательская Группа ПШ21/134–117H».

– Ну что, Матюша, поразвлекаемся на свой собственный страх и риск? – улыбнулся Валера.

– Конечно! – ответил я – Риск оправдан, когда результат гарантирован! Нам надо, чтобы хоть на время стало жить не так тошно. Пошли!

Мы вошли внутрь павильона. Изнутри он напоминал что-то типа склада. Металлические полы и стены, двери, коридоры, редкие люминесцентные лампы под потолком, не рассеивающие мрака, запах затхлой сырости и железа. У входа стояла тумба, а рядом с ней сидел на стуле молчаливый охранник в темно-синей форме, с рацией и резиновой палкой на боку. На тумбе стояла пластмассовая коробка со связками входных билетов с обозначенной стоимостью: пять рублей. Я протянул пять рублей, а Валера – удостоверение ветерана-афганца. Охранник-билетер разглядел удостоверение, взял деньги, кинул их в коробку и молча протянул нам два билета.