Юлий Крелин - Переливание сил

А после того меня будет учить мой начальник и говорить, что я до сих пор не могу усвоить, зачем пишут историю медицины.)

Но все это еще будет, а пока этого я еще не знаю и продолжаю растрачивать силы свои для дела.

Я подошел к двери. За ней темнел коридор отделения. У самой двери, у столика постовой сестры, сидят целых три постовых. Рокочет, скачет и щебечет их оживленный перешепот.

— Так комната у тебя теперь двадцать метров?

— Какой там двадцать! Дом-то панельный. Мой-то на заводе получил квартиру. А вообще ничего, хорошая. Ну не такая, чтоб очень. Там все дармоеды получают хорошие. А мы, нищета голая, и так можем...

Дальше был длинный текст, ругающий «нахалов», «дармоедов» и полный жалости к собственной «нищете».

— А мебель-то есть?

— Мебель я уже купила. Из гарнитуров составила. Все уже есть — и кровать, и шкаф, сервант, стол, ну, в общем, всё.

— Теперь еще холодильник нужен?

— Это я еще раньше купила. Хотела сначала маленький, но потом решила — все равно, один раз в жизни ведь. Купила большой, красивый.

— Значит, у тебя всё есть?

— Вот телевизора нет, но мне обещали достать. Какой-то новый, большой.

Мне надоело это слушать. (Как будто меня кто-то приглашал!) Мне стало очень обидно. Просто очень обидно — мы тут льем кровь, льем силы, а тут!.. Будто сейчас делать нечего...

Я злобно прервал их болтовню, чем несколько скрасил свою обиду, велев им забирать больного в палату. Я знал, что еще рано это делать. Я знал, что они сейчас приедут с каталкой, а им скажут: «Рано приехали, ждите». И ждать еще не меньше получаса. Как минимум полчаса. Но я был злобен.

И они уже ждут в предоперационной, стоят и опять о чем-то говорят. Но я не слышал. Я не слушал.

В половине пятого больному стало опять хуже. И все вливания и переливания начались опять, но уже в палате.

Постовые сестры на этот раз тоже вместе с нами принимали участие во вливаниях, переливаниях; переливались теперь их силы.

Все. Около шести утра он умер. Потом, уже после вскрытия, я узнал, что иначе быть и не могло — «повреждения, несовместимые с жизнью». Но если 6 это я знал раньше, разве что-нибудь изменилось? Все равно бы мы пытались, все равно бы вливали и переливали, все равно бы мы теряли силы, все равно бы мы делали все то же самое. Впрочем, глупо обо всем этом думать в сослагательном наклонении.

Больного... уже не больного... увезли.

(И вот пройдут месяцы, и из суда придет частное определение, что, по словам судмедэксперта, у больного не было таких повреждений, которые называются «несовместимыми с жизнью», а, стало быть, раз он все-таки умер, — виноваты врачи, и комиссия медицинская разобраться в этом безобразии должна. И медицинская комиссия уже три часа разбирается и хоть и спорит со мной, но все время приговаривает, что все правильно сделано, но...

А судебно-медицииский эксперт говорит, что немножко она усилила, вернее, ослабила, свое сообщение в суде о повреждениях, очень жалко ей было шофера, который срок получал, по существу, ни за что. Пьяный, может, и сам под машину влез. Хирургам ведь все равно ничего не будет, раз все правильно, а что правильно, она ясно понимала, а шоферу, может быть, удастся уменьшить срок. И я уже меньше возражаю, а комиссия тоже меньше придирается.)

Но все это еще будет. А пока мне надо идти на конференцию докладываться. Сестры тихо сидели. Лица их обмякли. Молчали. О чем-то думали. Им, наверное, обидно — столько сил вылили на улицу зря...

1968 г.

Без четверти семь его поднял будильник. Вставать, как всегда, не хотелось. Несколько раз он потянулся и спрыгнул с кровати. Энергично вставать — легче. Принял душ. Жена готовила завтрак. Дочь собиралась в школу. Завтрак длился не более семи минут. Кончив завтракать, закурил, надел светлый плащ и вышел на лестницу. Шел дождь. Подняв воротник и выплюнув сигарету, быстро зашагал к метро.

Без четверти семь его тоже разбудил звонок. Вставать, как всегда, не хотелось. Потянувшись, спрыгнул с кровати. Подниматься с постели энергичным рывком — легче. Короткая гимнастика и холодный душ. Рядом гимнастику делал сын, собиравшийся в школу. Быстро съел завтрак. Надел темный плащ и вышел на улицу. Шел дождь. Подняв воротник и пряча сигарету в кулак, заспешил на автобус.

В метро было много народу. Почти все читали газеты. Несколько человек держали в руках книги. Он тоже вытащил из кармана какую-то и притулился с ней у дверей. Больница, в которой он работал, была у самого метро. Сегодня он дежурил и, прежде чем подняться к своим больным в палату, решил зайти в приемный покой посмотреть, нет ли каких-нибудь срочных случаев, оставшихся с прошедшей ночи.

На автобус было много народу. Однако он попал в первую же подошедшую машину. С завистью смотрел на сидящих и читающих газеты. Сойдя на нужной остановке быстро пошел в сторону своего института. Дождь продолжался. Машины ехали осторожно — скользко. Недалеко от института, на углу, он вдруг увидел мальчишку с портфелем в руках. Мальчишка смотрел на летающих голубей и делал вид, будто свистит: вытягивал губы трубочкой и шипел. Прямо на него скользила машина «Скорой помощи». Уши забивал гудок и визжание тормозов.

Он успел в прыжке толкнуть мальчишку на тротуар. У самого же от удара крылом вдавился живот.

Он не то чтобы потерял сознание, но все же потом не мог припомнить некоторых деталей, почему-то очень нужных следователю. Эта же «Скорая помощь» увезла его в больницу.

Когда он вошел в приемный покой, через наружные двери въезжала каталка с носилками. Он понял, что на утреннюю конференцию ему уже не попасть. Скоропомощники сказали, что больной был сбит ими. Спасал мальчишку. Удар пришелся в живот.

По лицу было похоже, что у него либо шок, либо кровотечение, либо и то и другое. Живот был тверд и несколько втянут. Отчетливо видна мускулатура брюшного пресса — уже ясно, что надо оперировать. По-видимому, разрыв какого-то органа. По бокам живота при простукивании тупой звук, значит, жидкость: или завтрак, или кровь. И шок и кровотечение.

— В операционную. И сразу же переливание крови.

Белые халаты мечутся вокруг него. Идет подготовка операции. Если смотреть на это со стороны — впечатление беспорядочности броуновского движения. Однако каталка целенаправленно двинулась к операционной.

— Доктор, сын не останется сиротой?

— Ну что вы! Ничего особенно страшного нет.

— Если я выживу, доктор...

— Не надо, не надо так говорить! У вас все более или менее благополучно, насколько это может быть в подобной ситуации.

Когда вскрыли живот, увидели: разорван желудок. Из отверстия выступает его содержимое. Дыра оказалась длинной и очень неудобной по расположению. Если бы разрыв шел поперек — было бы проще. А так при ушивании может сузиться выход! Но не делать же резекцию здорового желудка! Молодой, здоровый человек. А если будет сужение и пища не станет проходить в кишку? Нет, все-таки надо постараться зашить дыру. Конечно, трудно. Швы будем накладывать поближе к краям. Риск? Ну а делать при шоке резекцию желудка? Еще больший риск. Умереть может. Впрочем, давление сейчас хорошее. Да и жалко, без желудка-то.