Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

- Что-то у меня такое возле живота теплеет, как только подумаю о них? Что это, Алия?

Хлопнул он меня по затылку и сказал:

- Любовь это, мудила!

Пьяные мои загулы, которые были скорей социальными экскурсиями, чем привычкой или потворством собственным слабостям, длились долго. Перед завершением съемок, совместные с Алигрудичем ужины перетекали в пьяные ночи, и тогда пробуждалось то, что, как мне казалось, навсегда было оставлено в моей ранней молодости и временах пражской учебы: в мою жизнь вернулись эксцентричность, поэзия и интеллектуальная агрессивность. Все это было заново вытащено из чемодана, в котором я, после пражского обретения зрелости, похоронил свои юношеские грехи. Напившись, мы с Алией начинали чудить, например, соревноваться кто сильней боднет головой и собьет водосточную трубу с богатого сараевского дома. Голова у Алии была твердая, хотя на первый взгляд трудно было это предположить. Литературным источником вдохновения для нас с Алигрудичем был сидранов отец, а мой отец прямо из жизни впрыскивал в "Долли Белл" то, что литература дать фильму не может. Мурат обогатил образ отца деталями, как живой образец человека, который забывает про текущую крышу и не предпринимает ничего, чтобы починить ее, но говорит о царящей в мире неправде и верит, что к двухтысячному году коммунизм победит повсюду. Совпадение судеб сценариста и режиссера стало решающим для популярности этого фильма. На самом деле, главным героем фильма стал именно отец, а не Дино, хотя Славко Штимац с миллиметровой точностью сыграл сараевского подростка.

Как и все провинциалы, опустошенный внезапным успехом, я стал подхлестывать себя алкоголем. Быстро вошел я во вкус, и скоро это стало опасным. При этом привлекало меня не пьянство само по себе, а скорее возможность устраивать скандалы в общественных местах. Особенно нравилось мне в кафанах ругать Тито и государство. По поводу Тито я высказывался вполголоса, но то, что я говорил о государстве слышал всякий, оказывавшийся в помещении, в котором происходило действие. Однажды, после бессонной ночи, Майя позвонила моему отцу и встревоженным голосом сообщила, что я не ночевал дома. Попросила его забрать у меня ключи от машины, под предлогом, что ему надо отвезти Сенку на Врело Босне. Отец так и поступил, но потом решил принести жертву большую, чем от него требовалось. Решил он начать пить вместо меня. Нашел он меня в "Шеталиште", где я "поправлялся" пивом после пьяной ночи. Утолив первую жажду, продолжил я "влаховым", встал, вместо тоста начал с поднятым бокалом в руке костерить государство, и только после выпил. Официантка Борка сначала смотрела на меня с укором и грозила пальцем в смысле "не смей такого говорить" и попутно посматривала на присутствующих посетителей, запоминая, кто из них слышал эти непристойные слова. Когда я вновь обложил государство, она обеими руками закрыла себе уши, будто бы не слыша и избавляясь тем самым от необходимости донести куда следует о способе и содержании нарушения общественного порядка. Каждый новый "влахов" означал очередное ругательство:

- На хуй такое государство - говорил я, а отец вставал и добавлял:

- Лихтенштейн! - и быстро выпивал бокал.

Увидев, что еще немного и я буду совсем никакой, он с легкостью пошел на дополнительную жертву. Начал валять дурака и воровать с боркина подноса мою выпивку. В конце концов отец так напился, что это я его, а не он меня, как было запланировано, запихал в машину и повез на кошевскую квартиру отоспаться. Поскольку он дал Сенке твердое обещание, что не будет больше пить, я отвез его не к Сенке, а к Майе. Когда мы приехали, он не заметил, что в квартире работают маляры, поздоровался с Майей и поспешил в ванную. Там, перед входом в туалет, стояла прислоненная к коридорной стене свежеокрашенная снятая с петель дверь. Отец схватился за ручку и дверь свалилась ему на голову, от удара он совсем ошалел и он свалился на пол, а свежеокрашенной дверью его нахлобучило сверху.

Держась за голову, глазами отыскал он Майю и сказал:

- Что-то я, сноха, беспокоюсь, какая судьба ожидает чешскую металлургию, если распадется Советский Союз?! Кто всем этим овладеет, ведь знаешь сколько они там стали выпускают?!

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем умер дядя Акиф, представитель "Филипса" в Боснии и Герцеговине и личный друг голландской королевы. Таинственный господин, башчаршийский король элегантности, единственный сараевец, приветствовавший учтивым сниманием шляпы даже детей.

В субботний полдень, всего за неделю до смерти своего отца, Дуня Витлачил Нуманкадич прогуливалась по улице Васи Мискина, от Вечного Огня в сторону Башчаршии. Вывела она свою свекровь Смилю показать старую часть города. И, хотя она давно уже хотела как-то наладить отношения с собственным отцом, встреча с ним не стояла на повестке ее дня. В коляске качала она своего сына Деяна и вздрогнула, узнав в прохожем около гостиницы "Египет" своего отца. Когда ее отец сошел с тротуара, направляясь к своей канцелярии около Алибеговой мечети, Дуня остановилась в уверенности, что уж на этот раз она сможет, как полагается приличным людям, познакомить деда со внуком. Дядя посмотрел на свою дочку и, в своем стиле, снял шляпу, кивнул приветственно головой, искренне улыбнувшись посмотрел на внука, вернул шляпу на место и исчез. Дуне осталось лишь растерянно гадать, что же такое должно было произойти в жизни ее родителей, чтобы отец проходил мимо собственных детей, а теперь уже и внуков, эдаким утивым незнакомцем. Знала она, что мать с отцом только однажды, после двадцати лет раздельной жизни в одном доме, встретились на улице, и застыли на несколько секунд, пристально глядя друг на друга. Ни один не проговорил ни слова, и тяжесть этих взглядов равнялась невысказанным упрекам во взаимной неверности. Больше они так и не виделись.

То, что недодавал Акиф собственной семье, возмещал он участием в общественной жизни Башчаршии. В нем даже последние придурки, включая знаменитого Хору Кукурику, признавали важного господина и раскланивались перед ним. А он их подкармливал, заботился о них и давал им деньги. Когда таинство смерти овладело и этим человеком, хотя и жизнь его была не менее таинственна, конец его в глазах родных и сограждан заблестал, расцвечивая и без того великолепную картину дядиного характера.

Умерев, попал он в длинный список чеховских героев, так обогативших мою жизнь. Узнав во время плановой диспансеризации, что у него есть проблемы с почками, дядя не особо обеспокоился, но когда доктор объявил ему, что проблемы эти могут быть решены только операцией, он понял, что смерть стучится к нему в двери. Почувствовал он, что не вернется живым из больницы, и дописал последнюю, и впечатляющую страницу своей жизни. Умер он во время сложной операции от остановки сердца, и весть о его смерти разнеслась по Башчаршии. Все его друзья и родные поспешили на Вразову улицу, в дядину квартиру, принести свои соболезнования. Сестре его Изе, которая к тому времени рассталась уже с лже-пилотом Адой Бегановичем и жила у брата, не понадобилось много усилий для организации поминок в квартире усопшего. Все необходимые для этого продукты брат ее уже заранее купил и разложил по полочкам и шкафчикам на кухне. Когда начали приходить гости, тетка встретила их словами: