Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

- Раз уж не получилось сохранить свою, почему б не помочь сохранить семью моего брата - сказала она Майе и рассказала историю из ранних семидесятых, когда отец влюбился в некую блондинку из Загреба:

- Было у меня тогда достаточно сил, чтобы предотвратить семейную катастрофу! Никак не годилось, чтобы мой Эмир вырос без отца! А мой брат был по уши влюблен в ту загребчанку. Сенка не знала, о ком именно идет речь, но находила в чемоданах и одежде разные предметы, которые та прошмандовка нарочно оставляла, чтобы добиться своей цели и рассорить супругов. Сенка сообщила мне, какие драматичные вещи происходят в муратовой жизни! Я приоделась получше и села на поезд в Сараево. Нагрянула в их квартирку, посмотрела на депрессивную Сенку, которая, бедолага, молча глядела на кухонный линолеум! Эмир играет где-то в Горице, а она все повторяет и повторяет: «Кто же его, моя Биба, спасет и вернет мою жизнь назад с неверного пути? Половина его друзей сидят уже по тюрьмам и исправительным заведениям! Он меня любит, прямо обожает, но совсем не слушает, боже его упаси!» - Принарядилась я, и в Союзный Секретариат, тук-тук в двери, к одному старому приятелю из партизан. Он был большой шишкой в Союзном УДБ. Говорю ему: «Товарищ, спасай! Брат влюбился в одну загребчанку, хочет из-за этой курвы оставить жену, ребенка и уехать за ней на дипломатическую службу». Этот товарищ Мурата лично знал, пошел и проверил, о ком идет речь. Скоро вернулся: «Это непростая птица, она двойной агент, работает и на нас и на немцев. Ей мы ничего сделать не можем, а муратовой семье можно помочь. Не о чем, Биба, не беспокойся!». Муратов план использовать познания в области дипломатии провалился, консулом в Бонне он не стал, а загребчанка быстренько нашла себе другого и вышла замуж, и так наша семья была спасена от гибели.

Биба никогда не рассказывала эту историю моей маме.

Когда мы входили в теразийскую квартиру, тетка открыла несколько засовов на дверях и повторила рефрен их борьбы с Любомиром Райнвайном. В надежде, что он услышит:

- И славенкину гармошку утащили, немчура проклятая, этого вам никогда не прощу, ничего у вас святого нет!

Заметно было, что тетке недостает какого-нибудь ответа от ее бывшего мужа. Совсем в другом тоне шепотом она посоветовала нам с Майей:

- Детки, не стоит позвращаться домой поздно, кто знает, что может натворить этот немецкий злодей!

- Тетка, Райнвайны австрийцы, а не немцы, - попытался я заключить на ночь перемирие.

- Все они одинаковые, мой Эмир, не знаешь ты их!

Мы согласились с нелогичным теткиным предположением, и по телевизору в тот вечер была прямая трансляция краха Чаушеску в Румынии. Этот человек никогда не был мне симпатичен, и более того, был отвратителен. И он, и его жена. И все же, когда «революционеры» поставили их к стенке и расстреляли, мы с Майей были потрясены.

Спали мы в гостиной, разложив тахту. На матрасе, которому было больше тридцати лет, еще с времен, когда тетка жила со Славко Комарицей и работала в консульстве в Швейцарии. Каждое движение этой ночью запомнилось мне своей болезненностью, как мысль о тяжелой судьбе моей тетки вместе с физической болью от пружин матраса.

Где мое место в этой истории?

В тысяча девятьсот девяносто втором году умер мой отец.

В том же году распалась Югославия и, на следующий день после отделения Хорватии, новости на Первом Канале французского телевидения начались фразой: « La Yugoslovie n`existe plus ».

Мы с Майей, Дуней и Стрибором после двух лет жизни в Америке вернулись в Европу с желанием жить на два дома: в Югославии и Франции - стране, в которой после Первой Мировой войны в Версале была создана Югославия. Тем более огорчило нас то, с каким подчеркнутым энтузиазмом дикторша французского телевидения провозгласила эту печальную новость, означавшую, что теперь придется нам жить только во Франции - но теперь это уже будет страна, принявшая участие в уничтожении Югославии. Была ли это акция Ватикана и Германии, а в конце и США? Когда-нибудь мы это узнаем. Правда, тогда эти сведения будут никому не нужны.

Перед самым распадом СФРЮ, в феврале тысяча девятьсот девяносто второго, мы с Джонни Деппом приехали в Сараево, с желанием попытаться устроить на Яхорине кинофестиваль, что-то вроде белградского ФЕСТа.

- Какой еще фестиваль, Боже ты мой, уноси отсюда ноги поскорей! - говорила мне мама.

Казалось мне, что зима, снег и Джонни Депп станут вескими доводами за эту акцию. В холодной канцелярии Министерства Культуры Республики Боснии и Герцеговины мы ждали так долго, что у Джонни поднялась температура. Министр культуры, небезызвестный доктор Хасич, в конце концов появился и протянул нам свою безжизненную руку. На Джонни он смотрел с недоумением, думая, что это кто-то из моих цыган.

- Яхорина для фестиваля не подойдет, лучше на Белашнице, на Яхорине публику не собрать!

Министр имел в виду, что на Белашнице живут мусульмане. Конечно, с фестивалем не получилось. Через два месяца началась война и министр дал деру в Швецию.

Наша с Джонни дружба возникла на самом пике распада Югославии. Съемки фильма « Arizona Dream » начались одновременно с прелюдиями к этим событиям. «Црвена Звезда» стала чемпионом Европы по футболу, и в Сараево Сеад Сушич, брат легендарного Сафета, ругался на Башчаршии с лавочниками, не скрывавшими, как ненавидят они «Звезду» и все, с чем она у них ассоциируется.

- Долбаные четники! - бурчали сараевские торгаши.

А по селам во время сербских свадеб вошло в обыкновение по дороге на венчание рисовать на мечетях кресты.

В начале съемок «Arizona dream » я, как обычно, впал в депрессию. И то, что мне удалось выбраться из этого мучительного состояния - заслуга Джонни. Подобно храбрецам Дикого Запада, он, когда было нужно, действовал без промедления. Точно так же не медлили и горицкие цыгане, которые во время своего нелегкого взросления всегда помогали друг другу, чем только могли. Помогая мне, Джонни рисковал большим, чем мои индейцы. Горицким цыганам терять было нечего, а Депп как раз находился в самом начале пути к тому, чтобы стать самой дорогостоящей голливудской звездой. Чтоб дать мне больше времени, он внезапно инсценировал желудочное недомогание и тем обеспечил семь лишних дней съемок. Эта отсрочка, как я совершенно уверен, сделала возможным благополучное завершение фильма « Arizona Dream ». Мне так и не удалось справиться со своей подавленностью. Из-за нее мне приходилось часто бросать работу над фильмом и в конце концов я даже сбежал со съемок. За мной была организована погоня, возможно, самая серьезная в истории кино. Страховые компании, кинопродюсеры, психиатры, все они искали меня и добрались даже до Сараево и Черногории. И все это время Джонни ждал, отклоняя все предложения других режиссеров. Очевидно, он был убежден, что автору «Времени цыган» надо дать возможность совладать с психологическим кризисом. В конце концов, фильм был закончен и даже получил в Берлине «Серебряного медведя» за режиссуру. Во Франции и Италии он прошел с успехом. Позже, когда Джонни сделал блестящую карьеру, я был счастлив за него.