Алексей Леснянский - Ломка

— Над тобой хочется посмеяться, но на глаза почему-то наворачиваются слёзы. Возьми деньги в сейфе. Как видишь, твой отец вовсе не каменный.

Антон Владимирович увидел, как розовые пачки, перевитые крест-накрест банковской бумагой, стали неряшливо рассовываться сыном по карманам. Он устало улыбнулся и мысленно попрощался с деньгами. Потом Антон подумал, что страна, должно быть, дошла, если молодые люди, игнорируя радости, которые дарует легкомысленная юность, пускаются в невообразимые предприятия, чтобы хоть как-то заглушить муки даже и не своей совести.

— Андрей, ты полагаешь, что ребята, о которых ты говорил — оценят тебя, полюбят за то, что ты хочешь для них сделать?.. Или нет, не так выразился. Будут ли они хотя бы тебя уважать?

— С недавних пор я перестал нуждаться в их уважении, понимании, а тем более любви… Я, папа, Честь имею… До последнего времени я играл по правилам, заставлял себя думать по правилам, не говоря уже о том, что поступал по правилам. Совсем недавно один старик сказал мне, что наступили последние дни. Он, безусловно, не далёк от истины, так как в его словах мне послышалась воля самого Господа, уставшего от нескончаемых распрей между людьми, озлобленного на нас за жутко неверное истолкование свободы, которую Он дал народам… Но я не разочаровался в людях, и Господь теперь подождёт. Он будет наблюдать за тем, чьё подточенное червями сомнений нутро, станет возобновлять законы, записанные первыми христианами со слов самого Богочеловека. Как ты думаешь — это нарушение промысла Божьего?

В глазах отца застыл ужас. Слушая сына, он часто глотал слюну. Казалось, что адамово яблоко, скорее обычного перекатывавшееся по горлу, должно было вырваться из-под кожного покрова и раздробить массивную челюсть отца.

— Ты давно к этому пришёл, Андрей?

— Нет. С каждым часом я понимаю всё больше и больше. Зло ведёт к краху человечества, и это осознаёт даже само зло. Оно понимает, что, растлевая души, подминая под себя континенты, порабощая сомневающиеся или чистые умы — нарушает баланс, взятый за основу существования нашей планеты. Следовательно, подводит итог и своему пребыванию на земле. Таким исходом осталось бы довольно уставшее от борьбы добро, но не хитрое, полное сил, цветущее зло. Сегодня в подземельях ада, в зловонных клоаках, где на медленном огне поджариваются человеческие души, — идёт повышение квалификации злых сил. И верховодит сим действом сам дьявол, штампуя завуалированную нечисть, а затем выпуская её в мир под видом сектантов, лжепророков, чародеев и прорицателей. Сатана хочет сохранить равновесие во что бы то ни стало. Господь уничтожит землю в одну секунду, как только увидит, что большинство людей подпало под влияние мнимых спасителей. Но чтобы сохранилась планета в том виде, к которому мы привыкли, надо без помощи Всевышнего самим изгнать прислужников сатаны.

— Кем же ты себя видишь? — спросил отец.

— Пограничником.

— В чём же твоё новаторство?

— Любовь к ближнему, любовь к Богу, любовь к земле.

— Не нахожу в твоём уставе ничего нового. Сам же знаешь, откуда взяты эти слова. Библия называет их заповедями.

— А как же любовь к земле? Неужели ты не обострился на этом пункте?

— Давай цитату, — заинтересовался отец.

— Не любите мира, ни того, что в мире… Как же мне не любить то совершенство, которое сотворил для нас Бог? Ответь, папа! Царство Небесное — это хорошо, конечно. А войдут ли в него луга с васильками? Берёзовые рощи, огоньки полустанков, перестуки вагонных колёс, зелёные долины, расстилающиеся с горных вершин? А русские былины? Бабушкина старина? А предание о том, как языческая Русь принимала святое крещение в водах Днепра? Ни слова об этом в книге книг… А сохранятся ли стога сена у просёлочных дорог? Непременно хочу, чтобы остались.

— "Он всё ещё ребёнок, слава Богу", — подумал отец.

Лицо Андрея действительно прояснилось, от философской натуги не осталось и следа. Сейчас он напоминал четырнадцатилетнего мальчика-подростка. На щеках выступили пунцовые яблочки.

— А войдут ли туда голуби? Не те белокаменные, слетающие с небес в виде Святого Духа, а наши… несуразные серенькие?

— Да, — не стал разочаровывать отец.

— А полевые мыши, от которых почти все брезгливо отворачиваются?

— Несомненно, — улыбнулся отец.

— А Варенникова Люда? Помнишь её? Которая со мной в третьем классе училась? Которая мучила кошек, потому что была хиленькой и не могла ответить ребятам, постоянно дразнившим её?

— Да, — растрогался отец.

— А ребята, у которых не было такого отца и такой мамы как у меня? Ребята, у которых были пьяные отцы, развратные мамы и кусок чёрствого хлеба за столом? Ребята, которых били, и которые сами потом били своих детей, потому что у них не было такого отца и такой мамы как у меня?

— Скорей всего, хотя…

— Войдут, обязательно войдут. Лучше пусть они, чем я или ты. Пусть хоть на небе им будет хорошо, а мне и на земле не плохо… Сыт, обут, одет… Нет, папа, не подумай, что я строю из себя святого. Я видел бомжей и злился на них. Но не за то, что они, потеряв всякий стыд, роются в отбросах нашей мусорки и одеты в лохмотья, пропитанные мочой. Мне не составило бы труда обуть их и одеть, но проку от такого добра мало, потому что я всё равно бы считал себя выше их. Я зачитывался Ницше с его убийственной логикой по всем вопросам бытия… Или Пелевин… Хотелось проникнуть в стан противника, изучить стихию, в которой он вращается, — а что получилось? Куски мяса, талантливо выпирающие со страниц "ДПП", наводнили мою голову грязными мыслями. Я купил грязь за сто семьдесят рублей, и она засела там, хотя раньше я и не подозревал, что о таком может размышлять человек, живущий параллельно со мной. А сейчас, папа, к моему стыду скорее перпендикулярно, потому что однажды я пересёк то, что никогда не должен был пересекать. Тогда ли приходит мудрость, когда искушаешь себя знанием противоположного лагеря? И вопреки всему я люблю людей. Они замечательные, только заблудшие немного.

— А эти синячище под глазом? Не люди ли тебя избили?

— Да, иногда бываю нещадно бит, — с горечью произнёс Андрей, но потом посветлел. — Только, заметь, бит добровольно. Не испытывать голода, не знать нужды, созерцать природную красоту, иметь время на размышления, видеть обоими глазами, ходить на двух ногах, слышать всеми ушами, петь, смеяться, танцевать, любить, мечтать, менять — и за всё это по физиономии изредка не получать?.. Кто-то облачается в добродетель, чтобы после смерти получить комнатушку в раю. Такие мучаются сами и заставляют страдать других, так как им не выносимо думать, что любовь к невидимому Богу надо пронести через долгую, полную соблазнов жизнь. А я, папа… я уже в эдеме, и вношу плату за нахождение в нём. Мои вчерашние страдания с лихвой окупаются сегодняшней музыкой сверчка, который для меня играет вальсы в старой бане. Я не сумел бы проникнуться переливами его чудной скрипки, если бы делал зло и иногда не страдал за добро. Тебе может показаться, что твой сын альтруист. Это не так. Есть люди, которые свои лучшие годы кладут, чтобы разбогатеть, а потом лет десять-пятнадцать изощряться в наслаждениях. А я нашёл более короткий путь к настоящему счастью. Когда страдаю, у меня душа становится лёгкой и чувствительной к малейшему проявлению красоты. Понимаешь?.. Так я живу только для себя, в этом мой трансформированный эгоизм. Рай у нас под ногами, и узрят его только те, кто сумеет отыскать своё счастье в счастье других. Рядом со мной или с тобой всегда на кого-нибудь сваливается радость. Ликуй с матерью, когда у неё рождается ребёнок. Смейся неожиданному богатству абсолютно незнакомого тебе человека, как будто оно не ему, а тебе досталось. От таких подзаряжайся.