Алексей Леснянский - Ломка

— Говори, 18-ый, — сказала она.

— Э-э-э, уважение, слышь, имей. Что ещё за 18-ый? — с акцентом сказала Чечня.

— Ты с общака деньги сосёшь. Сколько можно это терпеть? — продолжила Москва.

Регионы загудели. С места вскочил Алтайский край и гневно закричал:

— Не нападай на Чечню! Она итак изранена.

— Боюсь, что не открою велосипеда, если скажу, кто на самом деле частенько прикладывается к общаку, — лукаво улыбнувшись, заметила Новосибирская область.

— Врёшь! — завопила столица и затопала ногами.

— Сама призналась, — буркнула Новосибирская область и водворилась на место.

— Смотри, как председателя-то нашего разнесло, — шепнул Питер на ушко Ленинградской области. — А на Якутию смотреть страшно. Одни кожа да кости остались. Ещё чуть-чуть, и Москва заболеет язвой желудка от переедания.

— А ты, конечно, так этого хочешь, Санкт, — сказал Татарстан, потому что очень уж громко произнёс Питер последнюю фразу.

— Вовсе нет. Я ей даже свои таблетки для похудения дал. Ты разве ничего не слышал о питерских таблетках?

— Много побочных эффектов, — уверенно заявила Калмыкия. — Невозможно предсказать, как они поведут себя в организме.

— Куда надо, туда и поведут, — начал защищаться Петербург. — Других таблеток у меня просто нет, так что не обессудьте.

— А ты, таки, в инструкцию по употреблению побочные эффекты внеси, — осмотревшись по сторонам, вклинился в разговор Еврейский автономный округ.

— Ишь чего захотел? — с недовольством произнёс Питер. — Хочешь, чтобы их брать перестали? Нет, я не враг сам себе. А так годика, эдак, четыре мои таблетки по стране нарасхват будут.

— Или семь, — вставила словечко Калмыкия.

— Хотелось бы, но не уверен, — мечтательно произнёс Питер.

— А не уверена, что мне нужны таблетки для похудения, однако, — сказала Якутия, еле ворочая языком. — Мне бы для ожирения. Это Москва вон какая, а я вон какая. Мне бы в весе прибавить.

— В политическом? — спросила Новгородская область о наболевшем.

— Нет, просто в весе прибавить, — ответила Якутия и упала в голодный обморок.

Только никто не заметил, как потеряла сознание Якутия, так как в зале всесильный Кто-то вырубил свет.

— А-а-а! А-а-а! Веерное отключение! За неуплату! — от страха перед темнотой закричал солнечный Краснодарский край.

— Чё ты орёшь на всю Ивановскую? — спокойно сказал Хабаровский край, привыкший к таким казусам.

— А на кого мне прикажешь орать? На всю Питерскую что ли?

— Дальневосточным регионам покинуть зал заседания! Свет из-за них потух! — закричала Калининградская область.

— Отщепенка! — сделали контрвыпад Дальневосточные регионы.

— А от вас всех нелегальной рыбой воняет! — напала Калининградская область.

— Но мы её не едим! Посмотри на нас! Мы же в рубище одеты! — наперебой заголосили Дальневосточные регионы.

— Спокойно, дамы и господа. Почему не слышно Москвы? Чего это она притихла? — произнёс Дагестан.

— Да здесь я, — отозвалась мать-и-мачеха городов русских. — Вы дебоширите, а ведь по мне за кордоном о вас судят.

— А я предпочитаю, чтобы по мне о тебе судили, долгорукая ты моя, — очнувшись на холодном полу, сказала Якутия и самостоятельно поднялась, потому что знала, что кроме неё самой её никто не поднимет.

— Давайте устроим дискотеку, — предложила Мордовия. — Пусть Дальний Восток выходит из зала, а потом снова входит в него. Получится светомузыка.

— Или светопреставленье, — съязвила Пензенская область.

— А где возьмём магнитофон? — спросила Вологодская область.

— В Вологде-где-где-где, в Вологде-где, — пробасил Красноярский край.

— В до-о-оме, где резной палисад, — подтянула Хакасия.

— Нет, таких песен нам не надо, — сказала Москва. — У этого дуэта, право же, нет голоса. Какая-то лебединая песня выходит.

— Есть у нас право голоса, а лебединые песни в твоём репертуаре, — рявкнул Красноярский край.

Под впечатлением от услышанного всесильный Кто-то растрогался и включил свет. Края, области, республики запрыгали от радости и захлопали в ладоши, радуясь подачке. Хорошо, что они резвились и от этого вспотели, иначе бы почувствовали, что в зале отключили отопление.

Андрей проснулся в холодном поту. Его колотило от озноба. Он поднялся с земли и, пошатываясь, пошёл к речке. Ему на пути попался Гадаткин.

— Доброе утро, Андрей… А чё с твоей головой? Когда уже успел мелирование сделать? — осипшим голосом спросил Володя.

— О чём ты? — вяло удивился Андрей.

Гадаткин продрал заплывшие глаза, внимательно посмотрел на голову Спасского, и ужас застыл на его лице:

— Да ты седой!.. Ё…пэ…рэ…сэ…тэ… Что с тобой сделалось? На твои впалые глаза страшно смотреть.

— А ты не смотри на меня… Ты вместе со мной смотри… вперёд, — задыхаясь на каждом слове, произнёс Андрей.

— Сколько тебе лет?

— Андрею — девятнадцать, Спасскому — тысяч пять.

— Что я могу для тебя сделать хотя бы?

— Постриги меня наголо, чтобы никто, слышишь, никто и никогда не пожалел меня за то, что я седой от любви к людям.

— Или упрекнул, — задумчиво сказал Володя.

— Молоток. Ты всё правильно понял… А почему ребят не видно?

— Да дрыхнут, чертяки, — ответил Володя. — Вчера перебрали малость.

— А мы вот бодрствуем с тобой, хотя это спорный вопрос.

— Надо в лагере убраться. Смотри, сколько мусора после вчерашнего осталось. Банки, бутылки, бумажки везде валяются. Никакой культуры пития. Обыкновенная пьянка, как обычно.

— Мимо цели, Володя. Вчера не тела, а души пили.

— Мимо цели, Андрей. Скажи, когда у нас пили тела… Вот было бы у нас так, как в Германии. У них есть такой закон, что после себя надо чистоту оставить, а мы же…

— Внутреннюю чистоту привыкли хранить, — перебил Андрей. — А по их закону я бы пальцем не пошевелил, ни одной бумажки бы с земли не поднял.

— Только сорят все, а убирать приходится двоим… Но кто-то же должен

— И хорошо, что не обязан.

Парни очистили от мусора половину лагеря, когда из лесу на поляну вышел дядя Петя Вельяминов. Он был взбешён:

— Спите, сволочи? Головорезы! Я вам покажу поход! Мой пацан водки в рот не брал, пока вы его не споили! Зачем я отпустил его с вами? Зачем? Он сказал мне, что вы нормальные ребята, а по утру кое-как дотащился до дома! Скорую пришлось вызвать! Вы слышите меня?! Он чуть не умер! Пластом лежит!

Заспанные ребята вылазили из палаток и подходили к дяде Пете. Их головы разрывало от похмелья, и они никак не могли понять, что происходит. Помятые и раздавленные криками, с торчащими в разные стороны волосами, мучимые нестерпимой жаждой и поганым привкусом во рту, они переглядывались между собой и не находили, что ответить человеку, который обвинял их во всех смертных грехах