Ирвин Шоу - Вечер в Византии

«Нет, — подумал Крейг, — эти великие писатели, прославляющие мужскую силу, все врут: это женщина берет реванш в постели».

Он снова взял трубку, позвонил Энн и позвал ее завтракать. Когда она спустилась к нему в купальном халате, он не стал ей говорить, что видел, как она ночью выходила из отеля.

Когда пришел официант и принес два завтрака, он окинул Энн тем взглядом, какой и ожидал увидеть Крейг. На чай он официанту ничего не дал.

На повороте «пежо», набитый детьми и мчавшийся навстречу Крейгу со скоростью девяносто миль в час, чуть не налетел на него лоб в лоб. Он резко свернул в сторону, едва не свалившись в кювет. После этого он поехал медленно и осторожно, остерегаясь водителей-французов, и уже не любовался ни видами виноградников и оливковых рощ, через которые пролегало шоссе, ни даже морем, синевшим слева.

В Марсель он не торопился. Он еще не знал, что он скажет Констанс. Если вообще что-нибудь скажет. Не такой уж он хороший актер, чтобы суметь притвориться, будто ничего не случилось. Да и надо ли притворяться? Прошлая ночь потрясла его. На этот раз не было ни кокетства, ни отказа. Без единого слова, в ночной тишине, нарушаемой лишь шумом моря за окном, Гейл отдалась ему, нежная и сдержанная. Руки, медленно ласкавшие его, были мягки, губы — сладки как мед. Он уже забыл, какая кожа у молоденьких девушек. Он ожидал, что она жадно набросится на него, или будет груба, или разыграет оскорбленную добродетель. А вместо этого… Нет, лучшего слова не подберешь: она радостно приняла его. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Так хорошо мне еще никогда в жизни не было». Он сразу понял грозящую опасность. И все же среди ночи сказал; «Я люблю тебя». И почувствовал на ее щеке слезы.

А потом вдруг утром — эта грубая шутка, эта записка на столе. При чем тут ее мать? Кто она, черт побери? Приближаясь к Марселю, он поехал еще медленней.

В отеле его ждала записка от Констанс. Она вернется после пяти вечера, заказала для него номер рядом со своим, целует его. А портье передал ему, что звонил мистер Клейн и ждет его звонка.

Он поднялся за коридорным в свой номер. Дверь, ведущая в номер Констанс, была оставлена открытой. Когда коридорный ушел, а швейцар принес чемодан, он зашел туда. Знакомые ему расческа и щетка для волос лежали на столике, платье из льняного полотна висело на дверце шкафа — так оно скорее разгладится. В комнатах, заставленных мебелью, было темно и душно. Несмотря на закрытые окна, с улицы проникал шум.

Он вернулся к себе и, присев на кровать, взялся за телефон. Снял трубку и дал было номер гостиницы Гейл, но тут же извинился и попросил соединить его с Клейном.

Клейн подошел к телефону сам. Он никогда не отходил от телефона дальше чем на пять шагов.

— Ну, как наш великий человек? — спросил Клейн. — И что он поделывает в Марселе?

— Здесь же всемирный центр героина, — сказал Крейг. — А вы не знали?

— Слушайте, Джесс, подождите минутку. Я перейду к другому аппарату. Тут у меня полно народа и…

— Хорошо, — сказал Крейг. У Клейна всегда полно народа.

Немного погодя он услышал щелчок — Клейн взял другую трубку.

— Вот теперь мы можем разговаривать. Вы ведь вернетесь в Канн?

— Да.

— Когда?

— Дня через два.

— Надеюсь, еще до того, как все снимутся с якоря?

— Если это необходимо, — сказал Крейг.

— Думаю, это будет полезно. Ну, слушайте: я прочел рукопись Харта, которую вы мне прислали. Она мне понравилась. Мне кажется, я смогу что-то предпринять. Здесь же. На этой неделе. Вы в этом заинтересованы?

— Как сказать.

— То есть?

— Я еще не знаю, что вы подразумеваете под словом «предпринять».

— Мне, возможно, удастся заполучить режиссера, — сказал Клейн. — Имени его называть не стану, потому что он еще не дал окончательного ответа… Но сценарий он прочел. О деньгах пока никакого разговора не было. Да и много еще неясностей и тому подобное… Вы понимаете?

— Да, — сказал Крейг. — Понимаю.

— Вот что я хочу сказать… По-моему, вам стоило бы поторопиться с возвращением. Но — никаких обещаний. Это вы тоже понимаете?

— Да.

— И вот еще что, — продолжал Клейн. — По-моему, вещь нуждается в доработке.

— Я еще не встречал рукописи, которая не нуждалась бы в доработке, — сказал Крейг. — Даже если бы Шекспир пришел с рукописью «Гамлета», то первый же человек, которому он дал бы ее прочесть, сказал бы: — «По-моему, это нуждается в доработке».

— Не знаю, кто такой этот Харт, только он не Шекспир, — сказал Клейн. — И мне думается, что он тут весь выложился. Я хочу сказать, что любой режиссер, который возьмется ставить картину, наверняка пожелает привлечь другого сценариста для нового варианта. Перед тем, как говорить об этом с режиссером, я должен знать ваше мнение.

Крейг ответил не сразу. «Возможно, — подумал он, — именно сейчас и следует объявить, что никакого Малколма Харта в природе не существует». Вместо этого он сказал: — Мне надо самому поговорить с тем человеком, который согласится ставить фильм. Выслушать его соображения.

— Желание законное, — сказал Клейн. — Еще вопрос: хотите вы, чтобы я сказал Мэрфи, что берусь за это дело, или вы скажете сами? Он все равно все узнает. И скоро.

— Я скажу ему сам.

— Хорошо, — сказал Клейн. — Нелегкий будет разговор.

— Это уж моя забота.

— Ладно. Заботьтесь. Смогу я связаться с вами в Марселе по телефону, если будет что-то новое?

— Если я перееду куда-нибудь, то дам вам знать, — сказал Крейг.

— И что вы нашли в этом Марселе, черт побери? У нас тут бал.

— Уж это само собой.

— Ну плюньте, чтоб не сглазить, — сказал Клейн и положил трубку.

Крейг задумчиво смотрел на телефон. «Кто телефоном живет, от телефона и погибнет», — непонятно почему подумал он. Он считал, что должен радоваться отзыву Клейна о рукописи. Но радоваться не буйно, а спокойно, осторожно. Даже если ничего не выйдет, все равно уже доказано, что время он потратил не совсем зря.

Он снова взял трубку и попросил отель «Карлтон». Энн к этому времени, наверно, уже прочла рукопись, так что полезно услышать ее мнение тоже. Кроме того, поскольку он бросил ее там одну, — хорош отец! — надо хотя бы дать ей полезный совет, как быть с молодым человеком, который едет к ней из Калифорнии. Если, конечно, она попросит совета.

Пока телефонистка вызывала «Карлтон», он пошел побриться и принять душ. Он должен предстать перед Констанс в лучшем виде, благоухающим. Хотя бы так.

Когда зазвонил телефон, ему пришлось бежать прямо из-под душа. Дожидаясь, когда телефонистка соединит его с номером Энн, он взглянул на мокрые следы на истертом ковре и подумал: «Хорошо, хоть я не страдаю плоскостопием». Человеку присуще тщеславие. Даже по самому идиотскому поводу.