Хилари Мантел - Фладд

Она поскребла ногой стружки на полу. Слова были случайные, бесцельные, ни о чем.

— Ты спрашивала, могу ли я что-нибудь для тебя сделать. Чего ты хочешь?

Филомена, не глядя на него, продолжала возить ногой стружки.

— Ответов на вопросы.

— Про пост?

— Нет.

— Это хорошо. Я не для того стал священником, чтобы отвечать на такие вопросы. Мне хочется отвечать на более глубокие.

Филомена быстро глянула на него и тут же потупилась.

— Один из учеников спросил меня, что было до сотворения мира?

Держа в руке сигарету, Фладд глянул в разбитое окно, туда, где за гниющими клетками для кроликов и обрывками колючей проволоки плескала на шесте косынка железнодорожника.

— Была prima materia [36] Первоматерия, первоэлемент (лат.). , лишенная протяженности и свойств, качеств и устремления, не большая и не малая, не подвижная и не бездвижная.

— Вряд ли детям понравится такой ответ.

Он поднес ко рту сигарету.

— А какой ответ они бы хотели получить?

— Еще дети спрашивают про ангелов-хранителей, — сказала она. — Думают, что могут увидеть их у себя за спиной. Если идти по дороге и очень быстро обернуться.

— Если б только мы могли обернуться так быстро! Мы бы увидели отблеск собственного лица.

— Они… дети то есть, говорят: люди все время рождаются и умирают, значит, ангелов-хранителей нужно все больше? Или они после смерти одного человека переходят к следующему? А если умрешь молодым, твой ангел будет сорок лет отдыхать? На прошлой неделе один сказал: мой ангел-хранитель раньше принадлежал Гитлеру.

— Ангелы за нами не следуют, — сказал Фладд. — Никто за нами не следует, кроме нас самих. Посмотри на себя. Тебя отправили сюда из Ирландии. Меньше ли ты страдаешь? Нет. Тебе не удалось оставить себя позади.

— Я должна учить с ними Апостольский символ веры, и тут тоже сложности. Христа распяли, и дальше говорится, что он сошел в ад.

— Имеется в виду лимб, — уточнил Фладд.

— Да, знаю. Меня так всегда учили.

— Но ты в это не веришь?

— Зачем ему было спускаться в лимб? Только ради древних патриархов, пророков и младенцев, которых не успели покрестить? Я иногда думаю, речь и вправду про ад. Что он решил навестить это место, вспомнить, что там и как.

Фладд поднял бровь.

— В конце концов, это же он сотворил ад.

Снаружи темнело, воздух заметно похолодал. На памяти Фладда вечер нигде не наступал так быстро, как в этих холмах. Глаза девушки утратили дневной блеск. Теперь они были тускло-серые, федерхотонского цвета. Фладд поежился, бросил окурок на пол и спрятал руки в карманы.

— Я все гадаю, — сказала Филомена, — почему Господь терпит епископа.

— Не просто терпит. Господь его создал.

— Он гадкий. На мясника похож.

— Ты можешь спросить: зачем Господь сотворил то, что нам неприятно? Но у Бога иной взгляд на мир. Он не разделяет наши вкусы.

— Почему Господь позволил моей тете Димфне и моей сестре Кейтлин пойти по дурной дорожке?

— Может быть, Он не хотел нарочно их губить. Может быть, они сами себя погубили. Ты сама говорила про горячую кровь.

— И Димфна будет вечно гореть в аду? Или это когда-нибудь кончится? Нам ведь запрещено молиться о тех, кто в аду?

— В общем случае, да. Хотя Григорий Великий молился за императора Траяна. А если вспомнить учение Оригена [37] Ориген (ок. 185–253 или 254) христианский богослов, философ и ученый. Помимо прочего разработал учение об апокатастасисе, то есть о неизбежности полного спасения, просветления и соединения с Богом всех душ и духов (как бы независимо от их воли), включая дьявола, и о временном характере адских мук. Учение Оригена в 543 году было признано еретическим, однако его труды оказали влияние на многих выдающихся христианских мыслителей, а его богословское наследие изучается и в наши дни. … Он считал, что в конечном счете спасутся все. Вечность не совсем вечная. Адские муки — очистительный процесс, и наши страдания когда-нибудь закончатся.

Филомена с неуверенной надеждой подняла на него глаза.

— И нам можно так верить?

— Нет. Большинство считает, что у Оригена шарики за ролики закатились.

— Потому что мне подумалось… если ад не вечен, то как же рай? — Она перестала скрести ногой пол, подошла к Фладду и выглянула в разбитое окно. — Это те вопросы, ради которых вы стали священником?

Фладд уже дрожал от холода.

— Жалко, я не захватил с собой фляжку.

— Вроде как будто теплеет.

— Теплеет?

Фладд, опешив, широко открыл глаза, потом отвел их в сторону и что-то пробормотал себе под нос. Осторожно тронул стену сарая, как будто в сырой древесине мог вспыхнуть огонь. Неужели, думал он, трансформация уже началась? Металлы остались для него в прошлом, теперь он экспериментировал с человеческой натурой — дело менее предсказуемое, более опасное, но и радость в случае успеха больше. Ученый нагревает опытные образцы в атаноре, то есть в печи, однако ни один ученый, как бы сведущ он ни был, не способен разжечь ее сам. Искра должна вспыхнуть от небесного света, и этого света можно прождать всю жизнь.

— Да, стало теплее, — сказал он вслух. — Наверное, ветер улегся.

Девушка смотрела за окно, туда, где стелились под ветром сумеречные травы. Щеки ее пылали. Она понимала, что бесполезно искать источник жара вовне — он был в ней самой. И еще Филомена знала: когда приехал Фладд, к ее будущему поднесли спичку. Едва ли она влюбилась в него, и все же что-то тлело: разгорался медленный белый огонек близких перемен.

— Скажите мне, отче, зачем вы приняли сан?

— Некоторых, — ответил Фладд, — сызмальства тянет к хирургии. Их хлебом не корми, дай заглянуть в человеческие внутренности. Иногда эта тяга столь велика, что, не имея средств получить медицинский диплом, они просто выдают себя за врачей. Много аппендиксов было удалено в лондонских больницах людьми, зашедшими туда с улицы.

На Филомену эти слова произвели сильное впечатление.

— И они не боятся, что их разоблачат? Или что они убьют пациента?

— Случается, что и убивают. Но не больше своей квоты.

«Господи, — подумала она, — в Англии у врачей есть квота на число зарезанных».

— И вы говорите, никто не замечает?

— Иногда по многу лет. А других вот так же тянет в священники. Только они хотят копаться не во внутренностях, а в человеческой душе. Грех для них — что кишки для врачей; они наматывают его на руку, чтобы заглянуть глубже.

Такой язык был ей привычен: за каждой едой в монастырской трапезной она смотрела на аккуратные, асептические раны Христа. «Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» [38] (Ин. 19:34). .

— Но ведь это не так, как с врачами, — сказала она. — Грех же нельзя вылечить?