Владимир Лорченков - Воды любви (сборник)

– А тот, – сказал он.

– Которого ты кормишь, – сказал он.

Замолчал. Наклонился вперед, к огню. Взял уголек и прикурил от него трубку. Я смотрел, как искры от уголька бросились врассыпную в звездное небо. Было во всем этом что-то от уходящей в преисподню мексиканской ночи, что вот-вот заляжет на дно ущелья, уступив дню, беспощадному солнцу, и дикой жаре. Индеец посмотрел на меня внимательно, и сказал:

– Так которого ты кормишь? – сказал он.

– Почему ты говоришь уже не по-србски, бртушка, – сказал я.

– Ты все еще живешь материальным, – сказал он.

– Так всегда бывает с теми, кто пришел оттуда, – сказал он.

– Тело еще не отпустило вас, – сказал он.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь и откуда я пришел, – сказал я. с раздражением.

– И что тебе вообще надо, старый клоун в педерастической шапке из перьев, – сказал я. с гневом

– Такой же нудный, как все тупорылые аборигены США, – сказал я. с нетерпением.

– Творчески переработавшие сказки, рассказанные им иезуитами, – сказал я зло

– Которые они, в свою очередь, рассказывают дурачкам вроде графомана Кастанеды, – сказал я высокомерно.

– Так какого ты кормишь? – сказал он.

Я пожал плечами и встал. Пошел прочь от костра. За мной следовали, почему-то, четыре светящихся глаза. Потом я услышал волчий вой. Но мне не было страшно, я просто шел на север, который определил по Полярной звезде. В пустыне было холодно, так что я принялся идти быстрее и напевать про себя.

– Моя звезда всегда со мной, – пел я.

– Она идет по жизни маршем, – пел я.

Слуха у меня никогда не было. Зато голос так и не появился. Это было так отвратительно, что даже волки затихли, не желая мне подвывать. Я шел, и все пытался понять, как я тут очутился. Мысль о том, что я умер, была первой и вполне ожидаемой. Но я чувствовал тело – чувствовал боль, когда одна из искр попала мне на кожу, чувствовал ветерок, чувствовал камушки под ногами, камушки, от которых и обувь не спасала. Они впивались в ноги так, что я понял – далеко не уйду. Но от костра я уже удалился настолько, что легко мог спутать его с любой другой звездой. Так что я все равно пошел прямо. Светящиеся глаза – а может быть, звезды, – следовали за мной, и я даже как-то успокоился. Все веселее с двумя волками, чем одному. Это если киноактер в роли индейца был прав.

…у следующего костра я увидел человека в костюме, почему-то, Человека-Паука. Завидев меня, он приподнялся, помахал мне рукой. Я присел у огня и стал греть руки.

– Не хочешь покормить своих волков? – спросил он.

Чертов Твинпикс! Я ничего не ответил. Когда нечего сказать, зачем и говорить. Он вздохнул и сказал:

– Ну хорошо, сразу к делу.

Подпрыгнул в воздух, и стал делать сальто. Потом еще и еще. Получалось здорово, как в цирке. Каждый раз, прыгая, он пускал в разные стороны что-то вроде белесых лучей. Это выглядело, как если бы на канаты кто-то накончал, а потом высушил, и вытянул их в свете Луны.

– Эк-зи-стен-ци-а-ль-но, – сказал я.

Он ничего не ответил, и, когда паутина была готова, оказалось, что я нахожусь в самом ее центре. Волки зарычали, и я впервые увидел их. Тот, что добрый, как будто улыбался. Позлее был с горящими глазами, и у него были оскалены клыки. Бивес и Батхед монтанической ереси, подумал я. Дернулся разок, другой. Паутина оказалась вполне прочной. Паук – теперь в нем не было ничего от человека – стал приближаться по ней ко мне, и я увидел его жала. Тогда мне стало по – настоящему страшно… Но чем больше я вырывался, тем сильнее прилипал. Где-то вдалеке бились волки, которые рвались мне на выручку.

– А теперь, – сказал паук откуда-то издалека.

– Ответь на мою загадку, – сказал он.

– Угадаешь, жить будешь, – сказал он.

– Ну, валяй, – сказал я обреченно.

Мне никогда не везло в лотерею, я никогда не выигрывал никаких литературных премий, и мне ни разу не доводилось найти кошелек, полный денег. Было от чего прийти в уныние.

– Кто лучший русский писатель сегодня? – сказал паук, и стал двигать жалами.

Обычно у меня нет никаких проблем с ответом на этот вопрос. Совершенно никаких. Но сейчас на карте была моя жизнь. Нет, даже не так. Моя жизнь, поставленная на карту какими-то сраными мохнатыми жалами чего-то невообразимо отвратительного. Ладно бы, просто пистолетом угрожали. Так что, я решил в кои-то веки быть благоразумным и не выпендриваться.

– Лимо… – начал было отвечать я, но паутина вокруг моего горла стянулась, и я стал задыхаться, и с ужасом увидел приближающуюся черную тень.

– Пелеви… – просипел я, но паутина стянулась еще туже.

– Сорок… – сделал я последнюю попытку.

Стало еще хуже. Дышать было уже невозможно и я почувствовал, как лицо тяжелеет. Мне доводилось видеть много задушенных, когда я кормил себя, да и своих волков, прозябая в криминальном отделе газеты. Так что я ни минуты не сомневался в том, что мертвый буду выглядеть крайне недостойно. В таком случае, подумал я, надо проявить хоть какое-то достоинство, по крайней мере, в последние моменты жизни. Я собрал остатки сил, рванул руки, сунул их под паутину на горле, чуть освободил его, и на вдохе крикнул.

– Я! – крикнул я.

– Я лучший русский писатель сегодня, – крикнул я.

– Я, я, я, – крикнул я.

Убрал руки и выдохнул, чтобы не мучиться. Но ничего не произошло. Паутина свернулась прямо в паука – как шнур от пылесоса, вот забава, – и он снова обернулся мужиком в пидорском костюме. Сел у огня. Я не думал ни секунды. Просто сделал шаг вперед и ударил его ногой в лицо. Он опрокинулся на спину, полежал, повернулся набок, собрался, сел. Прижал руку к кровоточащему под маской носу. Сказал:

– Ничего, я привык, – сказал он.

– Такая работа, – сказал он.

Сфинкс, наверное, говорил то же самое. Собственно, теперь мне стало понятно, что у него с носом. Я пошел от костра прочь. Потом остановился. Повернулся. Крикнул:

– Так что же вы мне мозги все парите, а? – крикнул я.

– Если я и есть лучший русский писатель сегодня, – крикнул я.

– Что же вы меня достаете, – крикнул я.

Он виновато молчал в ответ. Я покачал головой и пощелкал пальцами.

– Хорошие твари, к ноге, – сказал я.

Волки вышли из ночи, и сели у моих ног. Я никогда не любил собак, потому что презираю рабов. Как такие существа стали собаками, думал я, глядя на них. Наверное, с ними случилось то же самое, что и с людьми, решил я. Появился Бог, и приручил. Потрепал обоих по холке – они ревниво посмотрели друг на друга, – и мы пошли дальше. Луна зашла за тучи, стало темно, и я чуть не наступил в говно. Рядом лежала книжка с надписью «мураками». То есть, две кучи говна, подумал я.

…Вдруг дорогу мне, смеясь, перебежал карлик. Пропал в ночи. Снова вернулся.

– Невероятно, – сказал я.