Владимир Лорченков - Копи Царя Соломона. Сценарий романа

Потом – та самая долина, где были расставлены стога. Она почему-то в красных тонах. Над долиной тускло светит Луна, вокруг стогов почему-то стоят люди. Мы видим, что это жители деревни, которую, в лучших традициях израильских военных операций, вырезали Натан и Иеремия. Люди стоят молча, у них равнодушные лица. Мы видим их так, словно обходим поле. Раздается резкое шипение. Показана земля внизу, она вся в змеях, их очень много, буквально все поле покрыто змеями).

Крупно показана голова одной из змей. У нее глаза Натана.

Змея шипит и бросается в камеру. Она отшатывается. Земля, копошащиеся змеи, небо, Луна, лица мертвых… Стог… Сено… Потом – снова поле, на этот раз земля чистая, видная каждая травинка. Да и мертвые куда-то пропали. Пейзаж начинает напоминать мексиканский, только вместо кактусов – стоги… на краю поля видна фигура мужчины. Камера – это все видение Иеремии, так что мы видим сцену его глазами – подходит осторожно к фигурке. Та не поворачивается, мы слышим тихое бормотание.

Крупно – полянка. Над Иеремией, который мечется в беспамятстве – руки ему держит Натан, – склонился бомж, и читает что-то по книжке с ликом святого на обложке. Что именно бормочет бомж, мы не слышим.

– А поможет? – говорит Натан.

– Да, – просто и уверенно говорит бомж.

– Ровно на день, – говорит он.

– Потом придется расплачиваться, – говорит он.

– Двадцать первый век, – говорит, покачав головой Натан.

Но, почему-то, именно бомж смотрит на Натана, как представитель внеземной цивилизации на дикаря, а не наоборот… Бомж читает, мы слышим тарабарщину, судя по всему, это молитва наоборот.

…снова залитое мертвой Луной поле. Иеремия стоит возле фигуры, которая одета – свет луны упал на фигуру, так что мы различаем, – в костюм индейского шамана. На голове у него традиционный индейский головной убор (если верить югославским фильмам с Гойко Митичем, конечно, но мы же не кошмарим аудиторию аутентичностью? – прим. В. Л., и рога быка…

Иеремия молча смотрит на фигуру. Она начинает медленно поворачиваться, что-то бубня…

– Бубу-убубубу, – тихо бормочет бомж.

– Чушь какая-то, – шепчет Натан, но глядит с интересом.

…фигура в видении Иеремии поворачивается все больше и больше, это НЕВЫНОСИМО страшно, лицо фигуры в темноте, мы различаем только аксессуары – кончики рогов (но это головной убор шамана, все честно), какие-то зубы на ниточках, клыки на воротнике, Иеремия пытается двинуться, но не может… фигура поворачивается… поворачивается… очень быстро – калейдоскопом – сцены из жизни Северной Америки почему-то: белоголовый орел… прерия… кактусы… пустыня… гремучие змеи… пляшущие индейцы… лосось идет на нерест… медведь, бросающийся в воду из укрытия… медведь в реке, держит в пасти лосося, тот бьется… снова прерии… рев и мычание каких-то музыкальных инструментов… ритмичная музыка первобытная, которая все больше похожа на чей-то бубнеж…

– Бубубубубу, – шепчет бомж.

…крупно лицо Иеремии в лунном свете. Наконец-то мы увидели, что ему страшно.

– А-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!! – кричит он.

…Иеремия на полянке кричит и пытается вырваться из рук Натана и бомжа, бьется буквально, как лосось в пасти медведя… Натан, хоть и держит коллегу профессионально, в мертвом захвате, но лицо у него совершенно ошарашенное, он смотрит на его живот. Кожа гладкая. Абсолютно целый. Никаких ранений.

…В лунном свете показаны кубики идеального пресса Иеремии.

***

Рассвет. Сквозь листву пробивается лучик солнечного света. Капелька скатывается с листика. Паутинка дрожит, потом, когда капелька, перетекшая на нее с листика, падает вниз – рассыпаясь сотней мелких жемчугов, конечно же – В. Л . – и камера стремительно разворачивается от кроны к земле. Капелька летит, мы видим прекрасный, осенний, молдавский лес – еще наполовину зеленый, но уже тронутый порчей, тронутый ржавчиной, тронутый разложением. Мы чувствуем запах прелых листьев и грибов, которые вовсе не грибы, потому что грибы это грибницы, раскинувшиеся под землей на сотни метров… (Дальнейшее вы можете прочитать в учебнике биологии. Описание сцены более подробно вы также можете взять из какой-нибудь книги Паустовкого или Пришвина про лесные прогулки – В. Л.). Мы возвращаемся к капельке. Она летит, – словно пуля, такая же налитая праведным стремление к цели, – вниз, и мы видим лесной покров. Хвоя, листья. Полная, абсолютная идиллия. Играет классическая музыка, что-то из репертуара «Радио-Оттава».

Капля падает, фонтан маленьких брызг, которые, сверкая, издают такой сильный свет, что зритель невольно жмурится. Потом – снова кроны деревьев. Мимо – без звука, – пролетает вертолет, черный, почти незаметный. Он показан крупно через паутинку, и похож на муху, запутавшуюся в сетях… Еще это похожа не прицел какой-нибудь электронной игры, в которую нынче прожигают жизнь наши дети (ну, вот и я начал гундосить про детей, здравствуй, старость, – В. Л.).

Внезапно что-то дымящееся прорывает паутинку, и мы видим маленький вертолет в чистом – чистом небе.

Потом мы видим, что вертолет – буквально, мушка, сходство усиливается из-за того, что лопасти вращаются медленнее, и они похожи на лапки мушки, – вздрагивает.

Мы видим, как вертолет чуть наклоняется вперед, потом назад. Мы видим, что от него – словно душа – отходит дым.

Мы видим, как он начинает кружиться, словно муха, на которую брызнули дихлофосом (о нет, нет, они умирают не сразу – В. Л., сначала медленно, потом все сильнее, потом снова медленно.

Мы вид им, что вертолет, разваливаясь на части, падает вниз.

Мы видим чистое небо в кружочке над полянкой.

Крупный план полянки. В центре – три фигуры. В противовес идиллии природной сцены, которую мы только что видели, фигуры выглядят не умиротворенными, а, напротив, напряженными. Нет слов, нет движений, но оно подразумевается всеми позами. Их как будто поставили на опушку позировать скульптору для какой-нибудь «Триады дискоболов».

В центре – словно Лаокон, – стоит, привязанный к столбику, – бомж. Он обнажен. В его груди торчит что-то, – камера подъезжает ближе, – мы видим, что это самодельная стрела. Еще такая же торчит из горла бомжа. Несмотря на то, что он грязен и оброс бородой (чтобы подчеркнуть его единение с природой, я бы хотел, чтобы из нее торчало несколько ягодок и мох, как у Моховой Бороды из сказки, написанной эстонским писателем в старом добром СССР, где каждый братский народ мог развивать свою культурно-национальную идентичность, а русские кретины за все это платили – прим. В. Л., бомж выглядит отчасти прекрасным.

Это красота тела в анатомическом театре.

В лесу все же не зажируешь, и мы видим, что бомж скорее худощавый, у него приличная фигура, хотя отвратительная кожа – алкоголь делает свое дело, – на нем набедренная повязка, на рту повязка из какой-то тряпки…. Бомж глядит в небо, и мы видим на его лице страдания и надежду на избавление, которая унеслась куда-то вместе с остатками сбитого вертолета.