Эдвард Брейтуэйт - Учителю — с любовью

Один за другим стали подходить учителя, и начался обычный легкий обмен утренними новостями. Потом прозвенел звонок.

Выходя из учительской, я взглянул на мисс Бланшар, и она ободряюще улыбнулась. Мисс Клинтридж задорно выкрикнула: «Ни пуха!»

В классе было шумно: смех, разговоры, какое-то движение. Я открыл дверь и пошел прямо к столу, сел и принялся ждать. Ученики стояли группками и поначалу не обратили внимания на мое появление. Постепенно группки распались, и все расселись по местам. Я еще немного подождал, пока они утихомирятся, потом попросил классный журнал.

Большинство на свою фамилию откликалось невнятным бормотанием, несколько раз я слышал «тута» или «здеся». Один мальчик ответил: «Здесь, учитель», и в ответ на такое вероломство весь класс — мальчики и девочки — дружно заулюлюкал и засвистел.

После переклички я собрал деньги на обед. Эти школьные обеды — настоящее спасение и для детей и для их родителей. Стоит такой обед от трех до восьми пенсов — в зависимости от того, сколько в семье детей школьного возраста. В середине учебного дня ребенок получает горячую, сытную, вполне съедобную пищу. Если родители не могут внести и такой маленькой суммы, обед выдается бесплатно — спасибо попечительскому комитету. Миссис Дру заверила меня: именно из-за школьных обедов и бесплатного молока многие ученики выглядят такими упитанными здоровячками. С другой стороны, как ни странно, многие предпочитали на «обеденные» деньги покупать в ближайшей лавке пакеты с рыбой и жареной картошкой. Расстаться с привычкой не так-то просто.

Покончив с формальностями, я откинулся на спинку стула. Звонок вот-вот должен был позвать всех в зал, на ежедневный сбор, и я впервые обвел класс внимательным взглядом. Быстро подсчитал: сорок шесть мест, сорок два из них заняты. Ученики сидели в четыре ряда, и мне были прекрасно видны все. Двадцать шесть девочек, на многих лицах следы поспешно и неаккуратно снятой косметики, фальшивые стекляшки в ушах, дешевые браслеты — в сидевших передо мной молодых девушках, спокойных и настороженных, было что-то цыганское.

Мальчики выглядели неряшливее, грубее, грязнее, вид их говорил о полном единстве: все в футболках, джинсах, у всех — одинаковые прически и угрюмо-недоверчивое выражение лица. Это, конечно, от начала до конца было наносное, своеобразная броня, которую они носили и в школе и на улице, некий жест неповиновения, символ мужественности, такой же примитивный и надуманный, как дешевые фильмы, из которых он был взят.

Они молчали и сосредоточенно смотрели на меня, и от этих оценивающих взглядов стало как-то не по себе. К счастью, зазвенел звонок, они живо повскакивали с мест и толпой повалили в зал.

В одном конце зала находилась сцена, в центре ее сидел директор. Сцена была гордостью школы. Под руководством мисс Клинтридж простой дощатый настил превратился в изящное сооружение с нарядным просцениумом и вполне современным занавесом. Задник изображал веселую толчею на местном рынке, и общее впечатление было праздничным и приятным. Рядом с директором сидела девочка, ее обязанность — выбрать и поставить две пластинки, без этого не обходился ни один сбор. Обычно ставилась оркестровая классическая музыка или записи выдающихся певцов, таких как Поль Робсон, Мария Каллас, Мариан Андерсон. Считалось, что эти прослушивания помогут расширить музыкальный кругозор ребят, который ограничивался джазом и бута-буги-вугина танцульках между уроками.

Дети сидели ближе к сцене, последний ряд занимали учителя. Сбор оказался простым действом, религия была лишь составной его частью. Он начался с церковного гимна и молитвы, молились так или иначе все дети. Иудеи и католики, протестанты и магометане — все они были здесь, все вместе, все как один. Молитва взывала к богу, просила наставить на путь истинный, помочь и придать сил.

После молитвы директор прочитал стихотворение «La Belle Dame Sans Mer si» [3] «Прекрасная безжалостная дама» — стихотворение английского поэта Джона Китса (1795–1821). . Потом пришел черед пластинок. Это оказались Фантазия-экспромт Шопена и часть концерта до мажор Вивальди для двух труб. Они слушали, эти неопрятные и неотесанные с виду дети. Пока не стих последний звук, все сидели не двигаясь, полные внимания. Молчали не из-за скуки, не из-за лени, не потому, что от них этого ждали, и не потому, что боялись последствий. Они слушали музыку, слушали внимательно и сосредоточенно, их переполняло такое же блаженство, что и во время танцев. Тела оставались спокойными, но я чувствовал — душа и разум каждого из них живут в эти минуты музыкой. Я взглянул на мисс Бланшар, и она, словно прочитав мои мысли, улыбнулась и согласно кивнула головой.

Пластинки убрали, и директор представил всей школе меня. Он просто сказал, что я — новый учитель мистер Брейтуэйт, буду вести уроки в старшем классе и он не сомневается, что ученики примут меня радушно.

Мы вернулись в класс. Я постоял немного перед столом, подождал, пока все рассядутся, потом сказал:

— Как зовут меня, вы уже знаете, скоро и я узнаю всех вас, но на это уйдет какое-то время, и поначалу мне придется обращаться к вам с помощью жестов или как-то еще. Пожалуйста, не обижайтесь, надеюсь, возражать вы не будете. — Я постарался, чтобы голос звучал как можно мягче. — Я совсем не знаю ни вас, ни ваших возможностей, и начинать знакомство придется с нуля. Сначала я попрошу каждого из вас почитать. Когда я назову фамилию, пожалуйста, прочтите вслух любой отрывок из любого вашего учебника.

Я сел, открыл журнал и назвал первую мелькнувшую фамилию:

— Палмер, будьте любезны, почитайте нам что-нибудь.

Все головы повернулись в одну сторону. Я посмотрел туда же и выяснил, что Палмер — это краснощекий парень с мощной шеей, тусклыми глазами и очень большой с коротким ежиком головой.

— Встаньте, пожалуйста.

Он нерешительно огляделся, потом встал и начал медленно, с запинками, читать.

— Спасибо, Палмер, достаточно. А теперь пусть почитает Бенджамин.

Палмер сел, вопросительно глядя на меня. Читал он ужасно. Бенджамин, впрочем, не намного ушел от него. Как и Сапиано, Уэллс или Дрейк.

— Джейн Переел, почитайте вы, пожалуйста.

Поднялась стройная светловолосая девочка, обладательница пышных грудей, которые свободно ходили под тонким джемпером и, видимо, никогда не знали лифчика. Что это за родители, которые позволяют дочери выходить на люди в таком до неприличия неряшливом виде? Читала она чуть лучше других, то есть правильно произносила больше слов, но паузы были слишком длинными, и общий смысл безвозвратно пропадал.

Переел продолжала читать, а я вдруг услышал на задних партах какое-то хихиканье. Не прерывая чтения, я поднялся и прошел в конец класса выяснить, в чем дело. Один из ребят, тот самый верзила, мешавший утром девочкам, что-то показывал под крышкой стола соседям, и те, как ни старались, не могли удержаться от смеха.