Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

— Командор, вы знакомы с моим другом доном Хуаном?

— К сожалению, знаком, и меня удивляет, что вы называете этого человека своим другом, — с этими словами он отвернулся и отошел.

Прежде чем последовать за ним и уйти с балкона, маркиз бросил в мою сторону:

— Нечего сказать, умеете вы снискать людское расположение.

В этот момент я заметил, что донья Анна тоже исчезла. Я отправился на поиски и вскоре увидел, как они с дуэньей, перешептываясь, спускаются по лестнице в сад. Пока я размышлял, не последовать ли за ними, из библиотеки послышался голос командора, и я решил, что будет разумнее сначала подслушать его разговор с маркизом.

— Я ценю вашу дружбу, дон Педро, и доброту, которую вся ваша семья проявляла к моей в течение многих лет. И все-таки я не могу исполнить вашу просьбу.

— Каждый человек, командор, имеет свою цену.

— Мою честь и честь моей семьи купить невозможно.

— Вы огорчаете меня, милейший дон Гонсало! Я так надеялся, что мне не придется… Однако вы не оставляете мне выбора.

Подглядывая в дверную щель, я увидел, как он повернулся к командору спиной.

— Совершенно случайно в мои руки попали сведения, которые могли бы некоторым образом компрометировать вас и вашу семью.

— Мне нечего скрывать.

— Боюсь, что это не вполне так. Видите ли, командор, человек, который хоронил вашу жену, сообщил мне… что в одном гробу было два тела.

Впервые я увидел на лице командора страх. Маркиз подошел к приоткрытой двери, и я отпрянул, прижимаясь к стене. До меня донеслись его слова:

— Может быть, теперь мы сможем обсудить мое предложение?

Я попытался подобраться к окну библиотеки через балкон. Однако там я обнаружил дуэнью Люпэ, которая тоже подслушивала. Возможно, командор догадывался об этой маленькой слабости, потому не доверял дуэнье и даже пытался избавиться от нее на невольничьем рынке.

Разумеется, мне было очень любопытно узнать подробности насчет двух мертвых тел (жертвы убийства?), но еще больше меня занимало одно живое тело, которое я намеревался узнать получше. Застать донью Анну без присмотра дуэньи было редкой удачей, и я поспешил вниз. В моей крови проснулся азарт охотника.

Прогулявшись по саду, я вошел в помещение, где маркиз обычно отдыхал во время сиесты. Это была моя любимая комната, и я слегка прикрыл глаза, ослепленный позолотой на стенах, покрытых резьбой, изображающей многочисленные эротические сцены из языческих мифов. Подле каждой стены стояли кушетки с изогнутыми, подобно греческим лирам, спинками. Потолок поддерживали позолоченные кедровые балки.

Оттуда, сквозь арочный проем окна, я увидел донью Анну, стоящую ко мне спиной. Мое сердце забилось, и я подошел поближе. Плотный ворс турецкого ковра приглушал мои шаги. Лицо доньи Анны было обращено в сторону пруда. Ветви большой смоковницы с неохватным стволом затеняли водную гладь и касались окна. Донья Анна пыталась дотянуться до спелой фиги. Однако огромный сочный фрукт, размером с ее кулак, висел слишком высоко. Я вскочил на выложенный плитками подоконник, вынул шпагу и отсек ветку так ловко, что фрукт упал прямо к ней в руки.

Она вздрогнула и обернулась.

— Поступок, достойный настоящего мужчины: рубить шпагой то, что можно просто взять.

В ее голосе едва ли присутствовала благодарность. Она небрежно бросила ветку с фигой на разделяющий нас подоконник.

— Но вы не могли до нее дотянуться.

— Я вовсе не нуждалась в вашей помощи.

— Приношу свои извинения. Я просто пытался завоевать ваше расположение и искал повода заговорить с вами.

— Я не настолько безрассудна, чтобы прилюдно беседовать с вами, — сказала она, глядя в сад, где за каждым кустом могли притаиться любопытные уши.

— Тогда давайте поговорим без свидетелей. — Я жестом пригласил ее пройти в комнату для сиесты.

— С таким человеком, как вы, я вообще не стану разговаривать.

— И каков же я, по-вашему?

Она молча отвернулась, и я ответил вместо нее:

— Разве не одни и те же страсти живут в сердце каждого сына Адама, будь они скрытыми, как у Авеля, или явными, как у Каина?

— Не у каждого человека репутация, подобная вашей.

— Репутация или слухи? — возразил я.

— Какая разница? — В ее тоне прозвучало полное безразличие.

— То, что люди рассказывают обо мне, иногда бывает правдой, а иногда… почти правдой.

Помимо воли она улыбнулась. Однако через мгновение выражение лица ее вновь сделалось строгим, и я понял, что для обольщения мне нужно избрать другой подход.

— Мне жаль, вчера я вынужден был вмешаться.

— Вы нажили врага в лице моего отца.

— Я пытался подружиться с его дочерью.

— Напрасно старались. Меня не интересуют ваши игры галантедоров.

— Вы правы, донья Анна, это действительно игра. Но игра честная и наиболее приятная из всех доступных развлечений.

Она повернулась ко мне спиной, однако не уходила.

— А по-моему, вы просто боитесь.

— Неправда, я не боюсь ни вас, ни вашей игры.

Она снова повернулась ко мне лицом, потому что гордость не позволяла оставить мои слова без ответа.

— На вашем месте я бы испугался.

— Равнодушие и страх — не одно и то же.

— Вы сказали «равнодушие»? Неужели вчера на невольничьем рынке я неправильно истолковал ваш взгляд?

— Неправильно, если вы приняли его за проявление интереса.

— У меня было такое чувство, будто вы заглянули мне прямо в душу.

— Просто мне было любопытно.

— Любопытно что?

— Любопытно узнать, что за человек может выбрать такую жизнь.

— Человек, который боготворит женщин.

— Идолопоклонник?

— Возможно. По крайней мере, так говорят священники.

— Что ж, меня не интересуют те, кто поклоняются идолу. Я бы предпочла связать судьбу с человеком, который поклоняется любви.

— Но страсть является проявлением любви, разве не так?

— Вот какова ваша страсть, — она кивнула в сторону стены, на которой, в числе других, была изображена сцена обольщения Леды. — Страсть галантедора — всего лишь похоть.

Зевс, принявший обличье огромного лебедя, не уступающего ростом прекрасной спартанке, держал Леду за шею своим клювом, раздвигал лапами ее бедра и хлопал крыльями по ее обнаженной спине. Взгляд Леды был обращен вниз, и по ее лицу невозможно было понять, доставляет ли ей удовольствие этот союз.

Я был удивлен тем, что донья Анна не смутилась и не покраснела при виде панно с изображением плотских утех, которое маркиз привез в Испанию тайком, в обход инквизиции.

— Вас не смущает языческое искусство? — спросил я с любопытством.

— Я выросла на гасиенде и хорошо знаю повадки животных.

Должно быть, устав от жары, она опустилась на подоконник рядом со мной. При этом я оставался внутри комнаты, а донья Анна продолжала скромно глядеть в сад. Мне эта ситуация показалась забавной, и я продолжил свое наступление: