Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

В знак уважения к публике тореадоры по кругу объехали арену верхом на лошадях, глаза которых были прикрыты шорами. После этого из загона выпустили две дюжины быков. Не теряя времени, тореадоры принялись вонзать в их бока стальные пики, стараясь при этом провернуть наконечник в теле животного. Я заметил, как дон Хосе подъехал к быку сбоку и, резко откинувшись в седле, умело воткнул свою пику, а потом — вторую и третью. Я закричал во все горло, стараясь поддержать его.

По черным спинам быков стекали алые струйки крови. Люди в толпе продолжали болтать между собою, и меня опечалило их явное пренебрежение к тореадорам, которые подвергали себя такой опасности. В толпе продавали лимонад и клубнику, и, чтобы придать зрелищу остроту, на арену выпустили дюжину кошек.

В толпе послышался смех, когда один из торговцев побежал от быка и спрятался в бочке, а другой прыгнул в фонтан. Он даже взобрался на статую Гермеса, будто бык мог растерзать его прямо в фонтане.

Я пристально всматривался в скопище быков, людей и лошадей на арене. В какой-то момент мне показалось, что победа достанется дону Хосе, которому удалось вонзить в быка больше лезвий, чем кому-либо другому. Однако потом мое внимание отвлек дон Эрнан, чей огромный красный шарф развевался на ветру. Его дела были совсем плохи. Большой бык, с которым он сражался, выбил его из седла. Честь тореадора требовала довести начатое до конца. Он храбро вскочил на ноги и бросился на быка с обнаженной шпагой. Меня всегда удивляло, что зрители одинаково болеют за быка и за тореадора, непременно желая увидеть, как отчаянно защищается животное перед своим неизбежным концом.

Этот бык, с мощной шеей и огромными рогами, выглядел поистине устрашающе. Острые пики покрывали его спину подобно щетине и приводили животное в ярость. Страдание придавало ему сил, в то время как силы его противника были уже на исходе. В какой-то момент мой друг попытался увернуться от быка, но не успел. Один из рогов вонзился ему в плечо, и дон Эрнан упал. Все замерли, переживая за него, но, согласно правилам, никто не мог прийти ему на помощь. С бьющимся сердцем я наблюдал, как дон Эрнан, снова поднялся на ноги и направил клинок шпаги навстречу быку. На этот раз мой бедный, тяжело раненный друг, не успел нанести ни единого удара, прежде чем бык поддел его рогами и снова бросил на землю. Я сжал кулаки и мысленно взмолился: «Матерь Божья, пожалуйста, яви свое милосердие!» Однако дон Эрнан больше не поднялся.

— Папа! — послышался вдруг тоненький голос.

В ту же минуту все увидели, как маленький мальчик, не старше восьми-девяти лет, выскочив из палатки, перепрыгнул через ограждение и побежал к дону Эрнану. Бык развернулся в его сторону. Толпа замерла от ужаса, видя, как огромное животное, тяжело стуча копытами, несется прямо на мальчика с явным намерением растерзать. Никакой закон чести не мог оправдать гибели ребенка.

Куда смотрела стража? Куда смотрели тореадоры? Все они продолжали сражаться с другими быками, и прийти на помощь мальчику было решительно некому. Не раздумывая ни секунды, я спрыгнул с балкона на крышу галереи, а оттуда на землю. Не обращая внимания на боль в ноге, я устремился вперед что было сил.

Мальчик стоял, оцепенев от страха. Бык приближался, теперь его отделяли от ребенка лишь несколько футов. Безумные глаза и смертоносные рога сулили только одно: еще мгновение — и сын отправится вслед за отцом. Буквально в последнюю секунду я отчаянно оттолкнул мальчика, и мы оба покатились по земле. На этот раз один из тореадоров успел подхватить малыша к себе в седло.

Бык круто развернулся, и помчался прямо на меня. Он высунул язык, с которого стекала слюна, и ревел, как обезумевший минотавр. На его спине поблескивала кровавая лужа. Времени на раздумья у меня не было. Быстро оглядевшись, я увидел бочку и запрыгнул в нее. Бык ударил бочку рогами, и она разлетелась в щепки. Прямо перед собой я увидел его заостренные рога и, плохо соображая от страха, пустился бежать. Бык был так близко, что я чувствовал его дыхание и едва не упал снова, заслышав его оглушительный рев. Дон Хосе устремился мне на помощь, но я не успел вскочить на его лошадь — бык был совсем близко. Дон Хосе поскакал прочь, а я бежал рядом. Бык гнался за нами по широкому кругу, наклонив голову и явно намереваясь поддеть меня или лошадь своими изогнутыми рогами. Надежды на спасение почти не осталось… Буквально в последний миг мне удалось отпрыгнуть в сторону и выхватить шпагу. Я развернулся к быку и вонзил клинок в его огромную шею. Не желая сдаваться, бык рванулся в сторону, и моя шпага осталась в его теле. Дон Хосе привстал на стременах и, словно гарпун, глубоко вонзил свою шпагу в его загривок. Оба наши лезвия наконец попали в смертоносную точку, и бык, резко остановившись, рухнул на колени, после чего упал замертво.

Толпа с облегчением вздохнула и зашлась в восторженном крике. Посмотрев наверх, я увидел, что публика на балконе аплодирует стоя. Ошеломленный этой неожиданной схваткой, я все же попытался улыбнуться и поднял руку, приветствуя зрителей. Они хлопали все громче, и я успел заметить, что остальные тореадоры, за исключением дона Хосе, едва ли обрадовались тому, что я приковал к себе всеобщее внимание. Дон Хосе аплодировал громче всех. Я жестом указал на него, и, вложив свои шпаги в ножны, мы соединили руки и подняли их в знак общего триумфа.

Броситься на помощь ребенку меня заставила некая сила, неведомая мне прежде. Вероятно, она движет поступками человека так же давно, как и сила любовного желания. Но если бы я заранее знал, какими признательными взглядами наградят меня присутствующие женщины, то, возможно, встретил бы опасность с более легким сердцем. Правда, я не мог слишком долго упиваться всеобщим признанием, поскольку необходимо было помочь дону Эрнану. Он был еще жив, хотя и тяжело ранен. Под неутихающие аплодисменты мы вынесли его с арены на деревянных носилках. Женщины бросали нам цветы и свои шарфы. Мне предложили уши и хвост убитого быка, но трофеи победителя не интересовали меня. Сейчас важнее всего было поддержать друга. Лицо дона Эрнана покрывала смертельная бледность, его взгляд угасал.

— Я умираю, — прошептал он.

— Все будет в порядке, дон Эрнан. Доктор будет здесь с минуты на минуту.

— Это не поможет, я умираю. Попросите маркиза позаботиться о моей жене и детях. Они для меня все.

— Обещаю вам.

— Я совершил ошибку, дон Хуан, ужасную ошибку, — проговорил он, задыхаясь от крови и слез. — Расскажите, пожалуйста, моей жене. Расскажите моему сыну, когда он вырастет, об ошибке, которую совершил его отец. Скажите ему, что быть… мужчиной — значит… уметь сделать выбор.