Борис Штейн - Контрафакт

«Обескураженный, я раздвинул пышные листья и обмер: ее высочество, привстав на цыпочки, обнимала Фандорина обеими руками за шею и прижималась губами к его губам. Рука сыскного советника была беспомощно отставлена в сторону: пальцы сжались, потом разжались, и вдруг, словно решившись, взметнулись вверх и принялись гладить Ксении Георгиевне нежный затылок с распустившимися прядками светлых волос. Лобзание длилось долго, очень долго. Я и не предполагал, что можно целоваться безо всякой передышки в течение столь продолжительного времени. Впрочем, на часы я не смотрел и, возможно, ожидание показалось мне таким нескончаемым из-за кошмарности происходящего».

Вот ведь как: и сюжет детективный, и сопереживание трогательному и смешному дворецкому, и жалко августейшего малыша, и поцелуй этот неуместный в такой ситуации – и все трогает, все задевает. «Мастер, мастер, – с завистью подумал Леонид Петрович об авторе, о Борисе Акунине этом самом, который, как было уже известно, никакой не Борис и никакой не Акунин, а Георгий Чхертишвили, зам главного редактора журнала «Иностранная литература». Это надо же держать в руках столько сюжетных нитей, и чтобы все были натянуты! Сам Леонид Петрович был в своей прозе однолинеен и, признаемся, простоват. Потому-то Борис Акунин, пардон, Георгий Чхертишвили сидел в этот момент в кабинете редакции уважаемого журнала и пожинал плоды мировой славы, а Леонид Петрович сидел на четырех пачках «левоты» и старался не смотреть, как вывозят плоды его более чем годичных трудов, и сам фактически был арестован, хоть оперативники все время уточняли: «Вы не арестованы, вы задержаны и отправитесь с нами в отделение».

Конечно же, полторы тысячи пачек учебной литературы не шли ни в какое сравнение с главным алмазом Российской империи под названием «Орлов». Но охота за «Орловым» велась давно, сто лет тому назад и представляла собой чисто воображаемую материю, как и все, что возникает в нашем сознании при чтении книги. Штабели же учебников были рядом, рукой подать, и таяли прямо на глазах обманутого Леонида Петровича. Причем главные обманщики – Денис и Багаутдин – трудились в поте лица среди прочих оперативников, забирая за раз не по четыре, как это посильно человеку, а по пять, а то и шесть пачек.

Да, штабели таяли, а вместе с ними таяла надежда на успешное завершение многомесячной закупочной и обменной деятельности, а стало быть, и на покупку однокомнатной квартиры для стареющих и болеющих Марининых родителей, которых планировалось перевезти таким образом в Москву, чтобы были под рукой.

Все рухнуло в один момент. Два часа назад возбужденный Леонид Петрович, пятясь задом, сигналил старому, раздолбанному «КамАЗу», протаскивая его по узким проходам гаражного кооператива.

С энтузиазмом отсчитывал по списку пачки, в том числе и те, что накануне специально купил у Вовы Блинова, заполнял накладную.

Потом ему отсчитали сто тысяч рублей, все – пятисотками, потом резко заявили, что это – акция УБЭП, закуп контрольный, деньги отобрали, естественно, принялись писать акты – что дали деньги, что отобрали деньги, что купюры были переписаны – перечисление номеров и т. д. и т. п.

Так.

Как рояль в кустах, нарисовалось телевидение: крупным планом пачки, крупным планом россыпь, крупным планом Леонид Петрович.

– Вы знаете, что такое контрафактная литература, как она ущемляет авторские права и вообще конфликтует с законом?

– Я только знаю, – ответил Леонид Петрович, – что издательство «Просвещение» все время поднимает цены на свои учебники. И что, несмотря на это, их все равно не хватает. Время от времени возникают дефициты. Мне больно смотреть на несчастных бабушек, которые мечутся из последних сил в поисках того или иного учебника, – да-да, именно бабушки, потому что родителям некогда, а дедушки меньше живут, к сожалению.

Он потом видел себя на экране и жутко себе не понравился: некрасивый, с воспаленными глазами, нервный и неулыбчивый.

– А как же авторские права?

– Какие права? «Физика» Перышкина – по ней не только я учился, но и мой отец.

Впрочем, насчет авторских прав в эфир не попало, вырезали. Да, шок, шок.

Но, как говорится, на любой шок имеется жизненный опыт. И жизненный опыт подсказал, слава богу, Леониду Петровичу, что делать, как реагировать, как вообще себя вести. И подсказал вот что: не нужно мусолить сам факт катастрофы. Нужно просто, учитывая этот факт, жить дальше.

И – желательно отвлечься от него не связанными с ним действиями и мыслями. В действиях Леонид Петрович был стеснен, так как его задержали. Мыслями же – да! Мыслями он был с великолепным и скромным Эрастом Фандориным – спасибо Борису Акунину и издательскому дому «Захаров».

Но переместиться из реального мира в вымышленный получалось лишь частично, ибо реальный-то мир дергал за руку, теребил за ухо – приставал.

– Можно вас попросить отойти с нами в сторону? – сказали два обитателя реального мира, одетые, разумеется, в штатское платье, причем один был почему-то в кожаном жилете, несмотря на жару. Леонид Петрович отошел с ними на поперечную дорожку, и все трое укрылись от жаркого солнца в тени чьего-то гаража. Именно этот, в кожаном жилете, и был пружиной теневого разговора.

Оба назвали себя, но имена и отчества были простые, памяти не за что зацепиться, и Леонид Петрович тут же их и позабыл. Но они-то его имя твердо запомнили, сразу же к нему по имени-отчеству и обратились:

– Леонид Петрович! – это тот, в кожаном жилете. Он ловкий был, весь подобранный, от избытка энергии не стоял на месте, а пританцовывал, как спортсмен перед стартом. И лицо без жиринки, щеки впалые, взгляд наглый, глаза холодные. Такой взгляд, наглый и холодный, Леониду Петровичу довелось встречать в своей жизни дважды. Первый раз – у эстонского уголовника, промышлявшего разбоем, Леви Липпу, который покончил с неправедной жизнью, стал русским писателем Ахто Леви. Он прославился автобиографической повестью «Записки Серого волка». Леонид Петрович был с ним в дружеских отношениях, но этот холодный и наглый взгляд как бы останавливал, препятствовал сближению.

Второй раз ему послал такой взгляд с киноэкрана Василий Макарович Шукшин, но не сам Шукшин, а герой, которого он играл. «Откинувшийся с зоны уголовник расположился, не снимая обуви, на диванчике, на чистом покрывале в квартире зависимого официанта.

Леонид Петрович поразился еще тогда актерскому перевоплощению. И вот теперь натолкнулся на такой, внушающий неприятные чувства взгляд в третий раз.

Причем все трое, заметил наблюдательный, когда не надо, Леонид Петрович, были людьми одинаковой комплекции и одинаковой повадки и, оказавшись рядом, легко бы сошли за братьев…