Гурам Дочанашвили - Только один человек

А Бахва был связан по рукам и ногам).

Потом со двора вышел какой-то очень жалкий, весь потертый, трясущийся человек. А цвет лица! Врагу не пожелаешь. Ой, не дай бог. Знаете, какой? Ну, как... как это... ну, вроде бы он символический сотрудник треста озеленения... С его появлением кто-то так скрежетнул тормозами, что профессиональный шофер заинте­ресованно высунул голову в окно, но никакой машины поблизости не было, и он догадался, что звук этот издал зубами человек, сидящий на переднем сидении. «Вах!» — снова подумал шофер.

Когда пожилой и вновь прибывший сели на заднее сиденье, шоферу подумалось, что ему скажут вести машину к милиции, но он и тут, видать, попал впросак — передний пассажир скомандо­вал: «Развернись и езжай по этой улице», но если они ехали в милицию, то связанному ли было командовать, а отвозящим его не иметь на себе лица? «Вах!»

Ну, а когда они сказали остановить такси у того же подъезда, от которого давеча отъехали, и передний указал первому заднему на свой карман, из которого тот достал двумя пальцами пятерку и положил потом туда же полученную от шофера трешку, и когда переднему открыли дверцу и он опять так же спустил с машины обе ноги вместе и, переступая короткими шажками, погнал впереди себя своих спутников к подъезду, «Вах!» — в четьертый раз подумал шофер и поспешил смыться. Он, видать, встал в тот день с левой ноги.

— Этот, — Бахва коротко мотнул головой в сторону кандида­та на слом, — пусть поднимется пешком.

— Я пойду с ним, — попросил разрешения Андрадэ.

— Хорошо, но смотри, чтоб он не сбежал. Давай нажимай.

Едва только Андрадэ нажал кнопку, как двери лифта тотчас прекрасно, плавно, мерным ходом разъехались, и Бахва вошел своими короткими шажками в лифт; затем Андрадэ сунул руку внутрь кабины, нажал на кнопку шестого этажа, дверцы так же плавно, как и при открытии, закрылись, и лифт плавно же пошел вверх, но где-то посреди дороги остановился. И свет тоже погас. Бахва оказался в неподвижности и в темноте. Это ему не понрави­лось.

Не найдя другого выхода, поскольку руки у него были связаны, Бахва поочередно нажал на все кнопки своим небольшим носом с горбинкой. Но что с того толку — лифт застрял на месте как ишак...

— Андрадэ, Андрадэ! — громко позвал Бахва.

— Я здесь, дорогой! — прокричал сверху его товарищ, приник­нув посередке к лифтовой двери.

— В чем дело, что случилось! — крикнул Бахва.

— Портится он иногда!

«Ух, я его», — подумал Бахва и снова крикнул:

— Отчего это, как по-твоему?!

— Вероятно, техника подводит, Бахва!

Кто сейчас помнил о матери-земле, матери-опоре и прочих свидетельствах почтения к женщине-матери: «Ох, ... я мать этой техники! Ух, я ее кровную маму!» — отводил про себя душу Бахва.

— Я пойду в домоуправление, притащу кого-нибудь.

— Только чтоб этот человек не удрал.

— Какой человек?

— Какой-какой! Которого я должен хряснуть.

— Я здесь, уважаемый Бахва, — послышался робкий голос, — я никуда не уйду.

«Теперь остается только биться башкой об лифт», — мелькнула дурацкая мысль у Бахвы — он был вне себя от ярости.

Андрадэ вскоре вернулся, но с неутешительной вестью:

— Пока, говорят, не придет Тополкароев, ничем помочь не можем.

— А кто такой этот Тополкароев?...

— Он главный мастер по лифтам.

«Убью и Тополкароева», — подумал Бахва.

И в это самое время сверху донеслось:

— Послушай, Бахва, ты там все равно напрасно сидишь; так я бы, может, чтоб не терять времени, отвел пока того человека к реб... к ре-бен-ку, чтоб он перед ним извинился. А потом я все так подробно тебе расскажу, как будто ты сам там был.

Бахва что-то про себя так-сяк прикинул и сказал:

— Хорошо, но чтоб он потом не убежал.

Когда не стало слышно шагов, Бахва привалился к стенке лифта и на некоторое время забылся — ему снова вспомнилась та виденная им в бассейне женшина — самая необъятная и самая красивая, способная взрастить всё и вся. Какая женщина! (Только в деревне она была бы порадостней...)

Так и стоял Бахва, вспоминая о виденном чуде, пока не услышал снова голоса Андрадэ:

— Все хорошо, Бахва.

— Каким образом...

— Тот человек сказал реб... ре... ребенку такие сладкие слова, так хорошо разъяснил Зурико положение вещей и свою ошибку что и сам прослезился, и твой Зурико тоже.

— Ну и что...

— Потом этот человек поцеловал у Зурико колено.

Бахва пока не оттаял, но...

— Как же так Зурико ему позволил...

— Это получилось как-то невзначай.

— Все равно хрястну надвое. Он ведь не сбежал?

— Нет, я здесь, уважаемый Бахва.

— Пришел, пришел!! — закричал вдруг Андрадэ.

— Кто там еще пришел? — вяло поинтересовался занятый своими мыслями Бахва.

— Тополкароев пришел!

— Салют, кореш, не падай духом!— бодренько прокричал снизу в лифтовую клеть какой-то новый голос.

— Я тебе покажу по зубам такого кореша... Где ты шляешься столько времени?!

Тополкароев, видать, был наслышан про Бахву, и поэтому смиренно ответил:

— В сорок пятом номере тоже кто-то застрял, начальник.

«Все равно я тебе покажу», — подумал Бахва, но на сей раз сравнительно без сердца — сердце у него было в другом месте: он никак не мог отделаться от виденья той великой женщины, что взращивала деревья, цветы, траву.

Лифт очень медленно тронулся, всполз на какой-то этаж, и дверцы отперлись.

Обреченный на слом Аддис-Абеба с потерянным видом жался подле стены. И с каким жалким лицом... ох...

— Развяжи меня, Андрадэ...

Аддис-Абеба икал. То ли от страха, то ли от чего-то еще; но только он беспрерывно икал, и ему было очень за себя неловко.

Андрадэ возился с первой веревкой, охватывавшей колени Бахвы; наконец он ее развязал; потом снял с Бахвы плащ, пере­кинул его через перила и уж после этого принялся копошиться за спиной Бахвы с веревкой, опутавшей локти...

— И ты меня подожди; у меня к тебе небольшое дело, — бросил Бахва Тополкароеву.

Тот был в полосатой тельняшке и в шляпе.

— Чем я виноват, дорогой, я был у другого застрявшего, меня вызвали...

Но Бахва его не слушал. Он всматривался в другого человека — в того, что в смущении дожидался очередного ика. И лицо, и пиджак, и брюки, и сорочка — все у него было до крайности ветхое, заношенное, а с шеи свисал какой-то до слез жалкий старозаветный галстук дурацкой расцветки; каким-то образом этот человек представал сиротой той великой женщины.

«Хоть бы сколько-нибудь по-человечески был одет, прокля­тый», — подумал Бахва и спросил хмуро:

— Почему тебя все-таки дразнят Аддис-Абебой?

— Не знаю, — ответил тот и икнул.

— Чего же ты злишься тогда?!

И человек сказал, повесив голову:

— Ни отдыху, ни сроку не дают, вот в чем беда, дорогой. «И тебе непременно надо было стукнуть моего ни в чем не повинного сына палкой по голове? — заново вскипел в душе Бахва, но Андрадэ все еще никак не удавалось расправиться с узлом.