Йоханнес Зиммель - История Нины Б.

В гараже механики уже подготовили машину. Я попросил залить полный бак и бросил отвратительный чемодан на заднее сиденье. На красной коже он смотрелся особенно отвратительно.

— Можно от вас позвонить? — спросил я хозяина заправочной станции. Он указал подбородком на стеклянную кабинку рядом с бензоколонкой. Там стоял телефон. Я позвонил в офис Юлиуса Бруммера. Телефон он дал мне заранее. Пока я ждал соединения, на лбу у меня выступил пот. В стеклянной кабинке было жарко, как в бане.

— Хольден?

— Так точно, господин Бруммер, я готов.

— Хорошо. Вы знаете цветочный магазин Штадлера на Кенигсаллее?

— Нет, но я найду его, господин Бруммер.

В тени гаражной стены играли несколько детей. Они были в плавках. Маленький мальчик поливал других из шланга. Они смеялись, орали и прыгали, испытывая явное удовольствие.

— Поезжайте туда и захватите заказанные мной цветы. Цветы для моей жены. Привезите их в больницу.

— Будет сделано, господин Бруммер.

…Будет сделано, господин Бруммер. Нет, господин Бруммер. Конечно, господин Бруммер…

Как быстро я вспомнил эти выражения, как же быстро я вновь смог к ним привыкнуть! «Так точно, господин лейтенант. Нет, господин лейтенант. Сию минуту, господин лейтенант…». В ту пору мне было совсем несложно все это произносить, да и сегодня тоже. В доме Бруммера для меня есть комната и кровать, явно без сырого белья. У меня в кармане были деньги, у меня была работа, у меня был шеф, не задающий вопросов. Нет, господин Бруммер. Да, господин Бруммер. Сию минуту, господин Бруммер. Ну и что же? А на войне еще и стреляли.

— Что со счетом? — спросил я хозяина заправки.

— Мы ежемесячно высылаем ему счета, — ответил он.

— Отлично, — сказал я и сел за руль. Как только я запустил двигатель, заработал вентилятор. По кабине пошел холодный ветерок. Я медленно выехал на проезжую часть. Бруммер сказал, что, когда мы возвратимся из советской зоны, я получу шикарную форму, сшитую на заказ отличным портным. Что ж, форма так форма.

Так точно, господин лейтенант. Так точно, господин Бруммер.

У меня была работа. Я был спокоен. Никаких расспросов. Никаких косых взглядов. Это было большим подарком для человека, недавно освободившегося из тюрьмы.

Я остановился, вышел из машины и, вытащив старый чемодан из салона, положил его в просторный багажник. Машина была так прекрасна, а чемодан так ужасен… Когда меня демобилизовали, мне подарил его ефрейтор Хирншаль…

Тридцать одна темно-красная роза.

Когда я вошел, они уже успели их упаковать в двойной целлофан. Это был объемистый букет, причем достаточно тяжелый.

— Прежде чем поставить их в вазу, не забудьте подрезать черенки.

— Хорошо.

— Цветы из Голландии. Наилучшего качества. Господин Бруммер будет доволен.

— А счет?

— У господина Бруммера здесь есть счет. Большое спасибо. Всего наилучшего, господин…

Постепенно я познавал жизнь богатых людей. У них есть свои счета. Им давали кредиты, так как они пользовались доверием. Вот в чем разница между бедными и богатыми.

В разгаре жаркого дня я был все в том же синем костюме. Под лучами солнца материал сомнительно блестел, особенно на локтях и коленях. Это бросилось в глаза и продавщице цветочного магазина. Она быстро отвела глаза, как будто они наткнулись на что-то неприятное, например на эпилептика или на блюющего человека. Это был очень дорогой цветочный магазин, и Дюссельдорф тоже был достаточно дорогим городом, а Юлиус Бруммер был одним из самых богатых его граждан. Вспомнив о превосходном «Кадиллаке», я, впрочем, подумал, что вот теперь могу себе позволить купить новый костюм. Кроме того, мне обещали форму…

В больнице Святой Марии на месте вахтера сидела уже другая монашка, и в частном отделении дежурила другая медсестра. Симпатичная ночная сестра, потерявшая своего возлюбленного в небе над Варшавой, исчезла. На ее месте, в душной маленькой комнате для дежурных, сидела пожилая монахиня. Она с серьезным видом рассматривала букет, медленно разворачивая целлофан.

— Прежде чем поставить цветы в воду, надо еще раз надрезать черенки, — сказал я.

Глядя на розы, она отрешенно сказала:

— Каждая стоит не меньше марки пятьдесят.

— Минимум.

— Это грешно. Многие семьи живут на эти деньги целую неделю.

Из пятисот марок, которые мне дал Бруммер, сто семьдесят пять остались у вдовы Майзе. Но имея в кармане даже триста двадцать пять марок, я казался себе близким родственником Бруммера, человеком, бывшим с ним в доле, принадлежащим к господствующему классу. Я кивнул монахине в знак согласия и пошел дальше.

На лестничной клетке я подумал, что надо бы сначала заказать себе серый твидовый костюм, однобортный, может быть, даже с жилетом. С ним я мог бы носить белые рубашки и черные галстуки, черные ботинки и черные носки. Собственно говоря, с серым можно носить практически все. Я…

— Подождите, пожалуйста!

Я обернулся. Ко мне быстрым шагом приближалась пожилая монахиня:

— С вами хочет поговорить госпожа Бруммер.

— Со мной? Почему?

— Этого я не знаю. Она еще не совсем пришла в себя. Но мне приказано доставить вас к ней. Идите за мной.

Итак, я последовал за ней в частное отделение, и монахиня ввела меня в палату Нины Бруммер, громко сказав при этом:

— Госпожа еще слишком слаба. Ей очень плохо, когда она говорит.

После этого она исчезла.

В этой комнате тоже было очень жарко. Голова Нины Бруммер покоилась на вертикально поставленной подушке. На этот раз больная была умыта и причесана, но лицо ее, все еще иссиня-бледное, бескровное и изможденное, выглядело так же, как лицо Маргит, сходство было просто умопомрачительным. Но сияло солнце, я преодолел первый шок и выдержал это.

На одеяле лежала тридцать одна роза. Дрожащими пальцами Нина гладила цветы. Серые губы шевелились. Она говорила, но говорила так тихо, что я ее не понимал. Я подошел к кровати. Она мучительно прошептала:

— Вы… новый… водитель?

— Да, уважаемая госпожа.

Было видно, что дышать ей было еще тяжело. Грудь вздымалась под одеялом. Большие голубые глаза были молочно-стеклянного оттенка, зрачки не удерживались на одном месте. Эта женщина еще не полностью пришла в сознание. Она была жива, но не совсем. Кровопотеря. Слабость. Сердечные средства. Отравление. Нет, эта женщина не знала, что она делала и что говорила. Она запрокинула голову как механическая кукла и пролепетала:

— Помогите…

Я склонился над ней. Когда она открыла рот, я почувствовал запах светильного газа. Мне стало жарко. Мне было плохо.

— …должны… мне… помочь…

Естественно, в следующий момент без стука в палату вошла пожилая монахиня. Она подошла к кровати и взяла розы: