Йоханнес Зиммель - История Нины Б.

Я схватил Нину за руку и потащил ее вниз по лестнице. Я услышал, как толстый спросил:

— Кто они такие?

— Крысы, — донесся до нас голос Ромберга.

После этого обе двери захлопнулись.

Я не выпускал руку Нины, пока мы не добрались до «Кадиллака». На улице не было ни души. Осенний ветер гнал сухую листву через дамбу.

— У тебя есть сигарета?

Мы закурили.

— В это виноват не только ты, — сказала она. — Я виновата точно так же.

— Глупости.

— Нет, не глупости. Если совершается преступление, то виноват не только тот, кто его совершил, но и тот, кто равнодушно взирал на все это.

— Это всего лишь фраза. Он силен, а мы слабы. У него куча денег.

— Я, я одна во всем этом виновата! Я должна был воспрепятствовать этому уже тогда. Без документов у него не было бы власти. Вот тогда-то его точно бы осудили. А сегодня он над нами просто смеется. Сегодня уже слишком поздно. — Потом она замолчала, и я слышал, как свистит ночной ветер и шуршит сухая листва. Внезапно она прошептала: — Роберт…

— Да?

— Я думаю, что я тебя полюбила.

— Ах, Нина…

— Я говорю серьезно. Сначала я терпеть тебя не могла. А потом стала тебя бояться. А сейчас… когда ты меня сейчас касаешься, то это… такого со мной еще никогда не было. Теперь я тебя люблю.

— А за что?

— За то, что ты сказал, что ты в этом виноват. За то, что позволил Ромбергу тебя почти оскорбить. Ты не так умен, как он, не так нахрапист. У него есть преимущества перед нами. Ты не такой мужественный, Роберт.

— Да, — сказал я, — я не очень смелый человек.

Она обняла меня и нежно поцеловала в щеку.

Я спросил:

— А вдруг нас кто-нибудь увидит?

— Ты трус, — ответила она, — ты самый настоящий трус. — И она поцеловала меня в губы. — Я не знаю, что еще случится, но когда все кончится, и ты опять обретешь свободу, и я тоже стану свободной, я обещаю тебе, как перед Богом: я буду тебе верной женой.

Она продолжала меня целовать, а я смотрел сквозь ее светлые волосы на пустынную улицу, и мне припомнилось начало одного стихотворения, прочитанного мною в тюрьме, давно, много лет назад: «Трус, возьмись за руку другого труса…»

Внезапно я выпрямился.

— Что с тобой? — испуганно спросила она. Потом и она увидела то, что увидел я: маленькую черноволосую девочку в красном плаще, со школьным рюкзаком за плечами, едва живую, бессильно бредущую вниз по улице, пригибаясь под порывами ветра.

Нина выскочила из машины, а я опустил стекло дверцы, чтобы слышать, о чем они говорят.

— Микки! — Нина склонилась над девочкой. — Что же ты вытворяешь! Где ты болталась все это время?

— А кто сидит в машине?

— Господин Хольден.

— Я его не люблю.

— Почему?

— Потому что он врет.

— Микки, где ты была все это время?

— У школы стояли двое мужчин. Я их спросила, который час, чтобы знать, могу ли я еще погулять с подружкой. Но было уже много времени. Они сказали, что подвезут меня до моего дома в их красивой машине.

— Микки, разве ты не знаешь, что нельзя никуда ездить с незнакомыми людьми!

— Но ведь было уже так поздно! Ну, я и поехала. А потом машина сломалась. И нам пришлось ждать.

— Где?

— В одном большом доме. Я не знаю где. Мне дали лимонаду и цветные журналы.

— А твои родители? Ты о них не подумала?

— Конечно, подумала. Но эти мужчины сказали, что они позвонили нам домой. А они что, тетя, на самом деле не позвонили?

— Нет, Микки, не позвонили!

— Вот этого я понять не могу. Они были такие приятные. Они подарили мне воздушные шарики… а когда они везли меня домой, один из них позвонил моему папе из телефонной будки на углу. Я это сама видела!

— Немедленно едем домой!

— А куда же еще!

Нина отвезла ее домой, а затем вернулась ко мне.

— Я должна заявить на своего мужа в полицию!

— Это просто смешно. — Я нажал на газ.

— Он убьет ребенка. Он ни перед чем не остановится! Звонок из телефонной будки… Ты представляешь себе, что они сказали Ромбергу? Если он не вернет фото, Микки исчезнет, и на этот раз уже навсегда!

— А ты можешь доказать, что твой муж имеет к этому какое-то отношение? Он уже несколько часов сидит в кабинете следователя!

— Но мы не можем допустить, чтобы совершилось убийство!

— Никакого убийства не будет. Ромберг отдаст им это фото. Он же не идиот, — ответил я и сам не поверил своим словам, как, впрочем, и Нина.

Началась буря. Ветер гудел в кронах деревьев на Цецилиеналлее, на реке появилась рябь. Пестрые листья исполняли какой-то замысловатый танец.

У виллы припарковался какой-то автомобиль. Я поехал в гараж. Нина осталась в машине. Она вышла лишь тогда, когда вышел я. В гараже было темно. Я обнял ее. Ее щека прижималась к моей, мы крепко держались друг за друга, прислушиваясь к шуму бури на улице и к скрипу старой ветки.

— Завтра в три у кораблика, — прошептала она. — Ему опять надо в суд, и у тебя будет время. Я возьму такси.

— Я приеду.

— Я буду думать об этом, Роберт… Все это время, до завтра, до трех часов дня, я буду думать об этом. Все время.

— Я тоже.

— Не смотри больше на мои окна.

— Но мне это нужно.

— Когда… когда свет гаснет, думай обо мне, — прошептала она. — А я буду думать о тебе все время.

Я поцеловал ей руку.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Потому что я трус?

— Спокойной ночи, трус… — И она быстрыми шагами пошла в сторону парка. Я последовал за ней. И в тот самый момент, когда я намеревался закрыть гаражную дверь, я услышал голос доктора Цорна:

— Добрый вечер, уважаемая госпожа.

Он стоял на каменистой тропинке метрах в пяти от меня, маленький тощий силуэт.

— Мы услышали, что приехала машина, и господин Бруммер попросил меня выйти вам навстречу. Он хотел бы поговорить с вами. — Цорн направил указательный палец в мою сторону. — И с вами, господин Хольден.

Я запер машину, и мы втроем направились в сторону виллы. По дороге мне удалось погладить руку Нины. Доктор Цорн произнес:

— Ожидается ухудшение погоды.

Ему никто не ответил.

— Что вы сказали, досточтимая госпожа?

— Я ничего не сказала, господин доктор.

— О, прошу прощения, в такую бурю почти ничего не слышно…

Когда мы вошли в маленькую комнату за кухней, Юлиус Мария Бруммер сидел на краю железной кровати Милы, окрашенной белой краской. Старая кухарка лежала на спине. Она выглядела ужасно: желтое лицо блестело от пота, щеки впали, губы отдавали синевой, руки прижаты к животу. Дыхание было прерывистое и частое. Ее искусственная челюсть лежала в стакане с водой рядом на столике.

Бруммер заботливо вытирал пот со лба старой женщины белым шелковым платком. Он демонстрировал преданность сына, глубоко озабоченного состоянием здоровья своей матери.

— Вот вы где!