Йоханнес Зиммель - История Нины Б.

У меня серьезный сердечный приступ.

Прошу Вас вынуть из моего правого кармана пиджака капсулу с медикаментами и положить ее мне в рот. Спасибо.

Юлиус Бруммер

У Бруммера в самом деле был тяжелый сердечный приступ. Как надо поступить? Залезть в правый карман его пиджака, достать из него лежащую там капсулу и засунуть ему в рот. Так и надо поступить. Вы за это даже «спасибо» сказали, господин Бруммер. И свое «спасибо» вы отлили в золоте. Хоть и грош цена всей этой затее, господин Бруммер. Потому что после того, как ваша просьба была бы исполнена и капсулу положили бы вам в рот, вы, господин Бруммер, вновь обрели бы ровное дыхание, ваше лицо потеряло бы тот ужасный цвет, ваш язык занял бы во рту прежнее место. Вы бы пришли в себя, стыдливо, словно девушка, застегнули рубашку и продолжали бы жить дальше, господин Бруммер, — если бы ваша просьба была выполнена.

Однако…

Однако что же будет дальше? Ничего утешительного, ничего утешительного — для многих людей.

Разумно ли было выполнить вашу просьбу, господин Бруммер, лежащий теперь передо мной, словно пораженный молнией, — разумно ли? Я думаю, что неразумно, господин Бруммер.

Однако…

Однако если бы ваша просьба не была выполнено, вы бы умерли через пару минут. Вы жили, давая радость только старой собаке и старой кухарке. А на скольких людей вы нагоняли страх и ужас, отравляя им жизнь?

У меня серьезный сердечный приступ…

Ну и что?

Это плохо для вас. А для кого еще плохо, для кого? Кто будет плакать у вашей могилы, кто? Маленькая Микки будет без страха ходить в школу и играть в девчоночьи игры, Нина сможет безбоязненно вернуться домой с Мальорки. Нам надо еще немного подождать, может быть две-три минуты. Я долго ждал этого мгновения, хотя думал, что ждать придется гораздо дольше.

За моей спиной открылась дверь.

Я оглянулся.

Вошел Рихард. Он не сразу заметил Бруммера.

— Только что прибыл доктор Цорн, — начал он, — и…

Затем он увидел Бруммера и посмотрел на меня. От ужаса Рихард громко закричал. Тут же показался маленький адвокат. Я быстро расцарапал ногтем красную капсулу, которую держал в руке, и сунул ее в рот Бруммеру, слегка надавив ему на подбородок.

— Он умер?! — вскрикнул Цорн, упав около меня на колени.

Жирная грудь господина Бруммера зашевелилась с первым вдохом.

— Нет, — сказал я, — он жив.

— Слава богу! — громко произнес адвокат. Рихард безмолвно опустил голову.

— Да, — сказал я, — слава богу!

Зазвенел приглушенный гонг. На маленьком матовом стеклянном табло загорелись буквы и цифры:

РАЗГОВОР 748 / КАБИНА 11

Было около полуночи. Уже полчаса я сидел на длинной скамейке напротив длинной очереди в зале ожидания Дюссельдорфского почтамта. Я заказал срочный разговор с Мальоркой. За это я заплатил тридцать марок и получил маленькую квитанцию с номером 748. Итак, я поднялся и зашел в кабину под номером 11. На скамейке сидели еще двое усталых мужчин. Я снял трубку и услышал голос девушки:

— Ваш заказ на Мальорку — пожалуйста, говорите!

На этот раз связь была ясной и отчетливой. Другой девичий голос произнес:

— Отель «Риц». Кто вам нужен?

— Сеньору Бруммер, пожалуйста.

— Минуточку.

На линии раздались щелчки. Наконец:

— Фрау Бруммер слушает.

Ее было слышно так громко и так четко, как если бы она стояла рядом в кабине.

— Нина!

— Роберт! — я слышал ее дыхание. — Я жду уже столько времени… Я чуть с ума не сошла… Я думала, что-нибудь случилось…

— Что-нибудь как раз случилось. У твоего мужа сердечный приступ, самый тяжелый за всю его жизнь. Он…

— О боже! Он…

— Нет, он жив. В ближайшие два часа его прооперируют.

На это она ничего не ответила. В открытую связь ворвался шум помех. После небольшой паузы я сказал:

— Доктор Цорн запретил мне говорить с тобой об этом. Он хочет сохранить это в тайне. Я дал ему слово, что ничего тебе не скажу.

— Но почему? Почему?

— Это связано с делами твоего мужа. Он вернулся к себе на виллу и обнаружил свой рабочий кабинет разгромленным. Это и послужило причиной сердечного приступа.

— Я сейчас же возвращаюсь домой!

— Исключено!

— Но я боюсь, я очень боюсь! Я хочу быть рядом с тобой, по крайней мере поблизости.

— Это безумие. Никто не должен знать, что я тебя проинформировал. Ты должна остаться, Нина. Я тебе еще позвоню. На днях напишу тебе. Но ты должна остаться!

— Роберт…

— Что?

— Врачи считают, что он выживет?

— Да.

— Но, может быть, они ошибаются… Врачи иногда ошибаются… Ведь у него действительно больное сердце.

— Если что-то случится, я тебе сразу позвоню. Я должен ехать в клинику. Цорн уже там. Он меня отпустил всего на час.

— Роберт, ты еще думаешь об этом?

— Конечно, любимая…

— Я думаю об этом постоянно. Целыми днями. Я с этим засыпаю. И ночами мне снится это.

— Выпей немного. Выпей виски.

— Я делаю это уже весь вечер.

— Выпей еще стакан.

— Здесь идет дождь. Я стою у окна и смотрю на дождь.

— Здесь тоже идет дождь.

— И тоже есть окно — там, откуда ты звонишь?

Я бросил взгляд на стены кабины и маленький аппарат, на котором светящаяся надпись сообщала: «Лимит времени превышен. После окончания разговора подойдите к окошечку». Я сказал:

— Да, здесь есть окно. Я тоже смотрю на дождь.

— Смотри на дождь. Я тоже смотрю на дождь. Дождь — это все, что у нас есть.

— Скоро мы будем вместе навсегда, — сказал я.

— Прощай, Роберт. Созвонимся.

— До завтра, моя дорогая, до завтра.

— Может быть, он умрет…

— Да, — сказал я, — может быть…

Потом я подошел к окошечку, доплатил за разговор и выскочил на улицу. Я надел капюшон, поднял голову — и дождь побежал по моему лицу. Я становился тихим и спокойным, и дождь одаривал меня сотнями звонких маленьких поцелуев, а ведь он шел и на Мальорке тоже. И на Мальорке тоже.

Юлиус Мария Бруммер не умер этой ночью. Он вообще не умер, хотя прошло достаточно много времени, пока врачи окончательно не вернули его к жизни.

Им потребовалось на это десять дней. Десять дней Юлиус Бруммер висел между жизнью и смертью. За эти десять дней я написал Нине десять писем, и она написала мне десять писем: «Господину Роберту Холдену, Дюссельдорф, почтамт, до востребования». Три раза я ей звонил. Я говорил ей то же самое. Что я ее люблю. И еще: «Его состояние не изменилось. Не лучше, но и не хуже. Не изменилось».

— Вчера я совершила ужасное. Я молилась, чтобы он умер.

— Я все время об этом молюсь.

Однако наша молитва не была услышана. На одиннадцатый день я вынужден был сообщить Нине: «По сведениям врачей, кризис миновал. Опасности для жизни нет. Еще долгое время ему нужно для отдыха, но он поправляется».