Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

И любитель поковыряться в зубах частично сполз под стол, предварительно забрызгав стену своими мозгами. Второй мужчина сделал движение рукой, но замер. Потому что ствол «Беретты» переместился на него.

— Сиди. И может быть останешься в живых, — проговорил мальчик спокойно. Но глаза его блестели очень странно. Никогда ещё тот, на которого сейчас было направлено оружие, не видел, чтобы человеческие глаза источали такой сумасшедший блеск.

Мой блеск.

Никто в «бистро» ничего не заметил. Потому что никто не мог смотреть сквозь ширму. Кроме меня. И когда Два сказал:

— Сейчас с тобой будут говорить, — мы с Миксой встали со своих мест и быстро прошли в отдельную кабинку.

Этот боец не был упрямым. Он просто испугался. Он понял, что мы и есть те, кто перелупил половину его «боевых товарищей».

Чтобы он окончательно поверил, что мы «те самые», я назвал ему имена всех убитых нами людей. Честно признался ему, что тех — троих в «мерседесе» — мы взорвали просто так. Для острастки. И как их звали — нам неизвестно. А тебя как зовут, милый?

— Кк-коля, — ответил милый.

— Хорошее русское имя, — сказал я, — ты же не стал брать себе мудацкое погоняло типа «годзиллы»?

Коля отрицательно помотал головой.

— Прикинь, — сказал я, — а некоторые берут и называют себя какой-нибудь Фудзиямой…

Коля вздрогнул.

— Где он?

Коля умоляюще смотрел на нас.

— Можно я выстрелю ему в колено? — спросила Микса.

Давно я не видел, чтобы она смеялась. Хороший смех. Искренний.

— Это правда? — спрашивает, отдышавшись.

— Что именно, Микса? — я тоже улыбаюсь.

Большой международный аэропорт. Мы сидим в баре на втором этаже и едим большую пиццу, запивая её сладким чаем.

— Я про «Pajero». Это правда?

— Да. Правда.

Она опять прыскает в ладошку.

Голос диспетчера объявляет прибывающие и убывающие рейсы. Люди за соседними столиками постоянно меняются.

— Представляю, если бы по Москве ездили автомобили с названием «Педераст»… — она помотала головой.

— Если бы знал, что тебя развеселит, то давно бы уже рассказал, — я накрыл её руку своей. Она внимательно проследил за этим жестом и перевела взгляд на меня.

— Ты ещё многое обо мне не знаешь, — сказала она.

— А нужно?

Она отклонилась к спинке стула, и её рука выскользнула из моей:

— Не знаю…

Два, пытающийся впихнуть в рот здоровенный кусок пиццы, скосил глаза в нашу сторону. Наконец он додумался, что целиком это проглотить не удастся. Откусил небольшой кусок. Стал жевать.

Микса посмотрела на часы:

— До регистрации ещё сорок пять минут.

Я посмотрел на свои:

— Сорок три…

— Если не будет задержки рейса.

— Ага…

Два, проглотивший наконец кусок, с шумом отхлебнул из своей чашки и повернулся ко мне:

— А что такое «синде морао»? — спросил вдруг он.

— «Синде морао»? — я посмотрел в глаза Миксе. — «Синде морао» на японском означает «извольте умереть». Так говорил обычно самурай, убивая своего врага.

— Лучше всех в этой части Вселенной я могу делать три вещи: никогда не прощать, Ненавидеть, Мстить, — перечисляя свои замечательные качества, я поочередно загибал пальцы левой руки, потому что в правой держал пистолет, направленный в лоб Фудзияме. Фудзи. Роману Петровичу.

Роман Петрович — чисто выбритый, респектабельный джентльмен с сединой, пробивающейся в волосах. Обычно в дорогих костюмах от «Валентино» и «Зенья». Сейчас — в тёмно-синем домашнем кимоно. Я застал его сидящим в кресле с чашкой чая в одной и газетой в другой руке. Когда я вошёл, он не поднимая глаз от колонки новостей, поинтересовался:

— Ну что, Влад, приготовил машину?

— Влад не готов, — сообщил я, прикрывая за собой дверь.

— В смысле? — Роман Петрович поставил чашку на стол и только потом поднял взгляд. И увидел меня.

— В смысле — готов , — сообщил я ему и демонстративно провёл ребром левой ладони по горлу. Чтобы у него не осталось сомнений о судьбе Влада.

Я подошёл к нему поближе, мельком глянул на стену, где в рамке висело шёлковое полотно с иероглифами.

— «Среди деревьев Сакура. Среди людей — самурай», — перевёл я текст.

— Ты знаешь японский? — спросил он.

— Я много чего знаю, — ответил я, — например, что ты убил моих друзей.

Я кивнул стволом в сторону дымящейся чашки:

— Ты пей чай… Пей… Это твой последний стакан в этой жизни.

Он попытался что-то сказать. Я прервал его взмахом руки:

— Можешь не тратить время. Я всё равно тебя убью.

Он взял чашку и отхлебнул горячую жидкость. Я краем глаза окинул помещение: шёлк с иероглифами на стенах, японские мечи, книги на полках.

— Это ты среди деревьев — Сакура? — спросил я. — Это ты, что ли, среди людей — Самурай?

— Послушай, Аспид! — вдруг заговорил он. — Что за чепуха! С чего это ты взял, что это я убил твоих?! Зачем мне это нужно?! Какие-то левые предъявы… Это же смешно!

— Да? — спросил я. — Почему же ты не смеешься?!

Он замолчал. И в этот момент скрипнула дверь за моей спиной. Я отвлёкся на полсекунды и этого хватило с лихвой: вошедшая Микса прямо с порога всадила ему три пули в живот.

— Что… — начал я и увидел в руке корчащегося в кресле Фудзи маленький пистолет.

Я быстро приблизился и выбил пушку у него из рук. А потом перевернул кресло так, чтобы он скатился на пол.

— Ты обещал спросить у него, — сказала Микса, глядя на Фудзи потемневшими зрачками. Я наклонился, заглянув в побледневшее лицо:

— За что ты убил моих людей? — спросил я.

И Кри. Мою любимую Кри.

Он промолчал. Понятное дело: три пули в пузе — не пряники. Я ткнул его в рану стволом:

— Ну?! За что ты убил их?!

Он захрипел, с ненавистью глядя на меня. И вдруг закашлялся, выплёвывая слова:

— Потому… что вы — ЗЛО! Вы — от Лукавого. То, что вы делали — это ЗЛО! ЗЛО!!! Вы — демоны!.. И мне… за смерть вашу — будет прощение!!! А ты… будешь гореть… в Аду… Вечно!!!

— Да?!!! — закричал я так, что даже Микса отшатнулась. — Да?!!! Ты, мля, @баный самурай! Где в твоём «Миккё» говорится о том, что нужно убить меня?!!! А?!!! Ты уничтожил ЗЛО? Значит, ты делал Добро?! Это и есть — «Добро»?! Да?!! То — что ты делал — это «Добро»?!! Тогда срал я на такое «Добро», понял? Я и без него проживу, понял?!!

— Нами… амида… буцу… — прохрипел он посиневшими губами. Микса изумлённо уставилась на меня.

— Нами… амида… буцу…

Я покачал головой:

— Э, нет, самурай. Не выйдет.

— Нами… амида… буцу…

— Говоришь, мы будем гореть в аду? А сам хочешь остаться в белом и с крылышками?

Фудзи шептал всё быстрее:

— Нами… амида… буцу… Нами… амида… буцу…

— Нет, — сказал я, приставив пистолет к его сердцу, — никакого Рая. Дули-пердули. На этот рейс ты опоздал.