Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

Не было тяжёлого стального лома? Такого холодного, что к нему примерзали отпечатки пальцев?

Чёрные плотные конверты со страшными снами, запечатанные чёрным сургучом.

Вороненые ящички с наборами пробирок, в которые собраны все-все — до единой — слёзы.

Непрозрачные запаянные чёрным воском контейнеры. С безжизненными запахами. Какими?

Привокзальных туалетов вперемешку с хозяйственным мылом;

Овощного рагу пополам с ртутью;

Хватит?

Ничего этого не было. Не было. Нет.

Когда-то одна девочка променяла любимого котёнка на новую квартиру.

Когда-то одна девочка провела ладонью и смахнула всю пыль.

И только одна пылинка чудом забилась под ноготь.

Я.

Ошибка?

вынуть? / форматировать?

вынуть И форматировать?

— Цок! Цок! Цок! Цок! — высокие хромированные каблуки белых туфель по идеально чистому, слегка влажному после недавней уборки, безупречно отполированному мрамору.

Этот звук заставляет реагировать на себя.

Принуждает обратить на себя внимание.

Он как настойчивый строгий сигнал — «Оглянись!».

— Цок! Цок! Цок! Цок!

Компетентный мужской журнал PLAYBOY вывел несколько визуально и эстетически привлекательных для глаза мужчины женских образов. Образов, практически идеально подходящих любому психо-сексуальному типу мужчин. Даже самый извращённый некро-педо-зоо с удовольствием выберет себе одну из Топовой Пятёрки.

Нормальному и ненормальному мужику хотя бы раз хочется трахнуть Стюардессу, Горничную, Училку, Женщину В Форме Силовых Структур, Медсестру.

Медсестру с чёрными до плеч волосами.

С причёской в стиле европейского кино середины шестидесятых.

С причёской, в которой концы волос, едва касающиеся плеч, завиты кверху крупным полукольцом.

Медсестра в белом халате до середины бедер длиной.

В белом халате, аккуратно затянутом на тонкой от рождения талии.

В руках объёмистая папка.

Длинный, чёрный, остро заточенный карандаш в чёрном кожаном футляре.

Стремительные колени разрезают воздух.

На красивой гладкой щиколотке — тонюсенькая золотая ниточка.

Высокие хромированные каблуки белых туфель:

— Цок! Цок! Цок! Цок! — по идеально чистому, слегка влажному после недавней уборки, безупречно отполированному мрамору огромного больничного холла.

На гигантских часах над регистратурой — «18.01».

Минуту назад в Многопрофильном Больничном Комплексе началась очередная двенадцатичасовая смена. Все медработники с крейсерской скоростью движутся на свои определённые КЗОТ и штатным расписанием рабочие места.

Медпункт немыслимых размеров: двенадцать этажей, больше сотни палат, километры коридоров, лифты.

Терапевтический комплекс, роддом, инфекция, неврология, операционные, отделение интенсивной терапии, отделение пограничных состояний, морг.

Многопрофильный Больничный Комплекс.

Второй по величине в стране.

Такой есть только в столице. И здесь.

В Приполярье.

На краю земли.

В городе Тихий.

Здесь не умещающаяся в воображении Станция Экстренной Помощи: снегоходы, специально оборудованные аэросани, гусеничные вездеходы. Здесь на крыше — посадочная площадка для вертолёта реанимации. И сам вертолёт — красно-белый. Нафаршированный Всем Самым.

Здесь недалеко крупнейшее в Евразии газовое месторождение. Недалеко — за Полярным Кругом.

Там где Он (Полярный Круг) начинается — стоит большой знак, сваренный из труб толщиной в человеческую руку. Сюда — за 60 километров от города приезжают свадьбы. Молодожёны завязывают на знаке пёструю ленточку. Фотографируются на фоне. Едут обратно. Такая традиция. Так делают все.

Так сделала со своим мужем медсестра Карина, которая должна была сегодня заступать в 18.00.

С росписью тянуть уже дальше некуда: живот выпирает так, будто там как минимум тройня.

Отпуск по случаю торжественного события, плюс за свой счёт, а там две недели — и рожать.

Счастливая, замужняя и беременная Карина летит сейчас со своим возлюбленным на высоте 10000 метров в Анапу. К маме.

— Цок! Цок! Цок! Цок! — по мраморному полу огромного холла больницы в белых лакированных туфлях на высоких хромированных каблуках — идёт её сменщица.

Алёна.

У Алёны тёмные волосы, тёмные глаза и тёмная помада.

У Алёны белоснежный накрахмаленный халат и бледная, словно светящаяся изнутри, кожа.

Мужчины хотя бы раз, но не могут удержаться и не посмотреть ей в след.

Профессионалы:

Официантки.

Парикмахеры.

Продавцы.

Медсёстры — никогда не работают на каблуках.

Работать на каблуках в этих профессиях — ненавидеть себя.

Медсестру Алёну никто не видел без каблуков. Вне здания больницы — да.

Здесь — нет.

Она никогда не опаздывает.

В бумагах, которыми она занимается, — идеальный порядок.

Она не курит. Не пьёт больше, чем бокал вина на общебольничных праздниках. Никто никогда не замечает, когда именно она с этих праздников уходит. Водитель «Мерседеса», развозящего сотрудников по домам, — Шурик Морозов — однажды хотел помочь ей войти в среднюю дверь автобуса. Он, улыбаясь и собираясь сказать «прошу-с», взял её под локоть. Алёна остановилась. Уже поставив правую ногу на ступеньку, а носком левой собираясь оттолкнуться от асфальта — она повернулась к нему и сказала негромко и чётко:

— Руки.

— Что? — всё ещё улыбаясь, спросил Шурик.

— Руки, — повторила она с той же громкостью и интонацией. Шурик убрал свою ладонь с её локтя и впоследствии даже заговаривать с ней не пытался.

У неё были приятельские отношения с коллективом. Но если бы кто-нибудь из коллег задумался, то сообразил бы, что никто, никогда не звонил Алёне по телефону. И она никому, никогда не звонила вне работы.

В её квартире люди из больницы побывали только один раз: однажды Алёна сильно температурила, и проверить её состояние заезжала бывшая поблизости от её дома бригада «скорой». Ей по профсоюзной линии выписали бесплатные лекарства и сделали хороший укол. Фельдшер с медсестрой увидели скромную не дешёвую спальню, большой телевизор с дорогим «квадро» и беговую дорожку в зале.

Они не заметили, что в доме нет ни одной фотографии. И не задумались — собственная это квартира Алёны? Съёмная?

Сама она об этом точно не задумывалась.

Её утро начиналось с мерзкого электронного верещания. Она просыпалась под ненавистные трели будильника, садилась в кровати и сидела так — сквозь полуслипшиеся ресницы рассматривая очередное Новое Утро.

Она медленно сползала с постели, вдевала ноги в тапочки с дурацким и нелюбимым сейчас узором. Закутывалась в тёмно-синий любимый халат на два размера больше. Шла в ванную, тускло мерцая иероглифом «До» вышитым на левой стороне груди.