Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

«ДО». Путь.

«ДО» — нота. Первая в нотном стане.

«До» — в смысле не «после», а «до того».

В смысле не «after», а «before».

Она принимала горячий, а за ним сразу ЛЕДЯНОЙ душ.

Потом — двадцать минут бега.

Три подхода на пресс.

Через день — отжимания от пола на специальных скобах с прорезиненными рукоятями, удобно впивающимися в ладони.

Ещё один быстрый горячий/холодный/горячий/холодный душ.

Чистила зубы, промывала рот от мятной вспененной пасты, промокала лицо полотенцем — и только потом смотрела на себя в зеркало.

Она смотрела сначала на свой нос.

Потом на губы.

И наконец — в глаза.

Оценивала их цвет.

Их неповторяющийся больше нигде в мире оттенок и мелкий рисунок вокруг глаза.

Словно микроскопический узор на крупной купюре, определяющий одну из степеней защиты.

Алёна рассматривала свои брови.

Потом уши.

Потом сушила волосы феном.

Выпивала на кухне стакан йогурта.

Шла на работу.

На работе она с удовольствием разборчивым крупным подчерком, большим остро заточенным чёрным карандашом — записывает в свою папку важные данные со стендов на всех двенадцати этажах Комплекса.

У неё странная, но очень важная работа.

То сочетание, которое некоторые ищут всю жизнь. Не «интересная» — главный критерий при выборе работы у некоторых персонажей, живущих с нами рядом. «Странная» и «очень важная» — вот, что должно входить в стандартную комплектацию пакета «Счастливая жизнь». Прототипа, проходящего процесс предварительного тестирования. С ч/б менюшкой для инженера. На движке «чуть менее счастливая жизнь». С тарифом «ноль копеек ЗА минуту С Одним Номером БЕЗ платы ЗА соединение ДО конца ЖИЗНИ».

У Алёны странная, но очень важная работа.

Большим, остро заточенным чёрным карандашом она в точности переписывает содержание карточек, заполненных от руки другими сотрудниками МБК.

Уборщица, трущая полы своего этажа 4 раза за свою смену, каждый такой раз своей рукой записывает: «влажн. Уборка. Хлор. 22.15». Потом дата и подпись.

Записи обслуживающего персонала — на карточках бледно-голубого цвета.

Медсестра оставляет запись от руки о планово проведённых уколе, обработке раны, перевязке. Такие данные должны записываться в карточки бледно-розового цвета. Доктора или начальники отделений, проводившие утренний (или экстренный) осмотр, операцию и (не дай Бог!) засвидетельствование смерти пациента, — сообщали обо всём тремя закорючками на бланках бледно-зелёного цвета. Ещё были бледно-жёлтые и белые.

У каждого отделения свой стенд.

У каждой бригады — ряд.

У каждого работника — свой карман на стенде. Каждому присвоен личный номер. Номер, нанесённый на карман стенда. Туда вставляется карточка определённого цвета.

Странная, но очень важная работа.

В МБК был свой внутренний сервер на чердаке, дублирующий его сервер в подвале и восемнадцать километров оптоволокна в подвесных потолках и межэтажных перегородках. Любая информация: о результатах УЗИ, рентгена, занесённых сейчас в гинекологическом кабинете в регистрационный журнал данных о некой Сидоровой В. В. — всё это летело куда надо и там удачно и компактно архивировалось. За всем этим почти круглосуточно наблюдал Юра — главный и единственный сисадмин и ведущий программист МБК. Человек, которого заманили из провинции на астрономическую по меркам его родины зарплату.

Юра носил на голове какие-то крашеные остатки взлохмаченных волос и куцые клочки подбородной растительности. Он бдил всю информационную систему. А когда отсутствовал — бдили созданные его мозгами и пальцами сторожевые псы-программы.

Всё это было очень надёжно.

Но существовала простая массовая традиция. Доведённая до автоматизма и существующая только здесь — черкнул в карточке, пачка которых лежит у тебя в нагрудном кармане вместе с карандашом, — и вставил в Свой кармашек, на Своём стенде, возле Своего кабинета.

Сделал. Черкнул. Вставил. Пошёл дальше.

Раз в час девушка из специального отдела информации обходила все стенды на вверенных ей этажах и переписывала с карточек меняющиеся в течение суток данные. Каждый час. Каждые сутки. Каждую неделю. И так далее.

Карточки сносились в кабинет Специального Отдела Информации и сортировались по папкам. Причём система их сортировки была чрезвычайно монотонна и однообразна. Все папки складывались в специальном кабинете с большими шкафами. Раз в полгода вывозились в специальное хранилище при городской администрации.

На папках было написано «хранить 5 лет». Делали, как написано. Потом сжигали, а пепел отвозили в теплицы Нефте Газ Хим Прома.

У Алёны странная и очень важная работа: она работает деталью самого аналового компьютера в мире. И ей это нравится. Ей нравится слушать, как её каблуки стучат о мрамор. Ей нравится краем глаза смотреть, как быстро и мелко дрожит в её красивых пальцах большой остро заточенный чёрный карандаш, когда она переписывает данные со стенда в свою папку.

Ей нравится.

Она уже два года в Тихом.

Она привыкла к нему.

Это то, что она искала.

Фиктивный брак, два минета и две тысячи «зелёных» — прописка.

Работа в МБК.

При устройстве в отделе кадров предъявлен «Диплом Донецкого Медицинского» на имя Алёны Сергеевны Романовой.

Секс — в единственном отпуске. Неделя бешенного перепиха на Фиоленте в Севастополе с разрисованным с ног до шеи и изумительно сложенным татуировщиком Сашей. Она зачем-то соврала, что её зовут Наташа и что она студентка из Питера. Он звал её Натали и пялил так много, долго и часто — что ей почти хватало. Однажды она, хрипло крича каждый, кончила шесть раз подряд и, лёжа с закрытыми глазами, поняла — отпуск проходит офигительно.

Неделю в Алуште она трахала (и в мозг тоже) московского старшеклассника, похожего на молодого Брандо. В Ялте она быстро перепихнулась с гитаристом «Пи$$тонов», на концерт которых случайно забрела. Она орала вместе с толпой каких-то малолеток:

— Убей! Свою! Любовь! Сделай мне PORNO!

Она скакала под «Смерть из механизма № 17».

Она вздёргивала руку в припеве «Хайль-DISCO!» и подпевала Болту:

— Я читаю «@chtung!»! Я Гипер Злодей!

— Я сделаю секс-зомби! И буду помыкать ей!

Она затащила гитариста за кулисы, и он быстро и качественно вставил ей, перегнув на старом и пыльном пианино.

Если её не спрашивали о презервативах — она тоже молчала. Если спрашивали, повторяла недавно услышанное на пляже:

— Я ультрасекшуал.

— Би-Стволка? — спросил один из «Пи$$тонов», (тот, который гитарист) прежде чем воткнуть в неё член.

Из отпуска она вернулась отдохнувшая и загорелая.

Сделавшая несколько новых открытий для себя. Впрочем, мелких.