Ауэзхан Кодар - Порог невозврата

– Талант не пропьешь! – осклабился в улыбке Игорь. – У нас сегодня проект должен пройти в фонде образования. Вот ждем Костыляныча с вестями. Если пройдет, он поведет нас на прием в американское посольство, а через неделю мы все едем в Америку! Читать лекцию по теме: «Аполонийское и дионисийское начала в казахской культуре». Я – Аполлон, Костыляныч – сатир, а вот это наш Дионис, или Танат по прозвищу «Доброе утро!», ибо уже к восьми утра он стоит у магазина в еще не начавшейся очереди за водкой!

– Но слушай, может, мы тогда не вовремя? – замежевалась Манька.

– Люди с водкой у нас всегда вовремя! – с пафосом сказал Игорь, и перехватив у Маньки пакеты, занес их в зал.

Смеясь, они вошли в комнату, Агзамыч – за ними. Он еще в прихожей обратил внимание на то, что обои в доме как на плавках Макмерфи из фильма Милоша Формана «Полет над гнездом кукушки» – с резвящимися на волнах дельфинами. Это настраивало на довольно фривольный лад.

Квартира явно была холостяцкой. В центре стоял видавший виды журнальный столик с диванчиком и двумя креслами, в углу, у окна довольно компактный письменный стол, над ним – навесные книжные полки с такими огромными фолиантами, что казалось, они сейчас рухнут. Напротив стола ютилась солдатская односпальная койка, а рядом с ним радио с проигрывателем наверху – вот и все содержимое комнаты. Агзамову предложили сесть, но он пошел к полкам. Фолианты оказались словарями – французские, английские, арабские. Но больше всего впечатлили Агзамыча словари греческие и латинские. Но мало того, на полках не оказалось ни одной книги на русском.

– Я гляжу, тут живут одни полиглоты? – неуверенным тоном спросил Агзамов.

– Они самые! – немедленно ответил гигант. – Вообще-то это квартира Таната, которого я иногда называю Танатосом, поскольку иногда своей угрюмостью он напоминает бога смерти. После развода с женой он тут один живет.

– Почему один, с книгами! – рассмеялся «Танатос», больше похожий сейчас на «Доброе утро!».

– Ну, и я его навещаю, – продолжал гигант, – чтоб у него тут крыша не поехала. А то, как напьется, начинает с деревьями за окном разговаривать, одно зовет Хайдеггером, другое – Ницше, третье – Траклем. Да вы садитесь, а то этот вам никогда не предложит, – Игорь взяв за руку, подвел Агзамыча к дивану.

К этому времени скромный журнальный столик трещал от изобилия. Чего там только не было – и черная икра, и семга, и огурчики, и колбаса, и ликер «Амаретто», и две огромных бутылки «Распутина». Если чуть раньше Агзамычу показалось, что в этой конуре, затянутой паутиной холостяцкой заброшенности, могут подохнуть и мыши, теперь об этом даже и не вспоминалось. Хозяева квартиры кинули на койку верхнюю одежду, и пошла такая пьянка – пыль столбом!

Игорь оказался изумительным собеседником, он по памяти читал Томаса Элиота, вскользь прошелся по Бродскому, сделав страшно свирепую морду и до безумия выпучив глаза, пародировал Андрюшу Вознесенского. «Танатос» тоже все время пытался что-то вставить в разговор, но Игорь тут же перебивал его и продолжал свой захлебывающийся монолог. Поняв, что произвел на гостя ошеломляющее впечатление, он теперь решил поднять в глазах Агзамыча и Таната.

– Вы не смотрите на него как на недоразумение, – вступился он за своего друга. – Это он, когда напьется, такой, а по интеллектуальной накрученности, он – просто мордоворт, или как Ван Дамм – универсальный солдат. Есть у нас такой Айхан Костыляныч, у которого вместо ног костыли. Они давно дружат с Танатом, и вот что он написал о нем.

Тут что ни слово – шедовер. Вы знаете, с чего начал Танат? Он перевел Силезиуса! Это поэт-мистик 17 века, эк куда его занесло! Но с другой стороны, Танат попал в самую матку – Ангелус Силезиус – один из отцов негативной теологии, а наша душа жаждет Бога, но не в церкви же его искать или в мечети, там все опошлено бизнес-муллами, да и пора бы нам всем прийти, наконец, к наднациональной религии, но – как к ней прийти? Только из души человеческой, только из самой этой нашей жажды! А Силезиус так и писал о том, что Бог рождается в душе человека!

Тут «Танатос», который без всяких ножа и вилки, руками разделывался с семгой, энергично воззрился на всех ошеломленными глазами и выпалил: «Христос мог бы тысячу раз рождаться в Вифлееме – ты все равно погиб, если Он не родился в твоей душе!»

Агзамову становилось все интереснее с этими деклассированными элементами, вдруг превратившимися в интеллигентов, и даже можно сказать, интеллектуалов. Проблема богоискательства его волновала давно, мысли, подобные высказанным здесь, высказывали еще средневековые суфии, и он решил напомнить этим ребятам, что такое понимание Творца имеет восточные корни.

– Э… видите ли, – попытался он было вписаться в разговор, но его и не собирались слушать.

– Это он цитирует Силезиуса! – продолжал свой монолог Игорь, но Агзамов уже не слышал очередной зажигательной тирады, ему стало досадно, что его перебили и, честно говоря, его напугали эти двое, которым было тесно не только в казахской, но и в русской культуре: «Где этот самый Ангелус? – гневно вопрошал про себя Агзамов, – а где мы, казахи? Что может он дать нам для нашего национального возрождения? Какая у нас может быть преемственность с христианской традицией? Нет, он решительно не понимал этих разнузданных молодчиков, особенно этого неряшливого длинноволосого казаха с вечно кривой ухмылкой, уплетающего семгу голыми руками.

Игорь продолжал что-то говорить, но взгляд Агзамова переместился на Машу, и только тут он понял, какая она стильная женщина – груди ее так и выглядывали из летнего платья из какого-то легкого ажурного материала, оголенные плечи так и сверкали, в глазах ее, устремленных на Игоря, было что-то задорно провокационное.

Игорь, казалось, задался целью пропиарить всех своих друзей разом. Теперь он перешел на Айхана, которого почему-то называл Костылянычем. «Не мой ли Айхан?» – неуверенно мелькнуло в голове Агзамова.

– Вы не представляете, это что-то феноменальное: грудь как у кентавра, вместо передних ног костыли, голова большая как у Минотавра, только рогов не хватает.

– Я бы ему наставила, – рассмеялась Маша.

– Знаешь, у него такая жена, что на тебя он и не посмотрит, – авторитетно заявил Игорь. – Но я не об этом. Костыляныч – охренительный мастер стёба. Короче, современный Катулл.