Ауэзхан Кодар - Порог невозврата

Для Агзамова этот разговор был не интересен. Он, конечно, не раз бывал в Париже и все парижские достопримечательности ему давно надоели. Зато он с удовольствием бы рассказал, как недавно съездил в Японию, но кому это здесь нужно?

Лениво прикладываясь к виски, Агзамов прошелся взглядом по залу. Публики было немного, она сидела тут и там, совершенно теряясь в пространстве огромного зала. Агзамыч, привыкший все подмечать и реестрировать, заметил про себя, что здесь два одинаково респектабельных сорта людей – или старики с молоденькими девушками, или рано оплывшие парни в дорогих очках с купеческими прическами и барственной внешностью, с бокалом виски о чем-то рассуждающие с приятелями. Обычно это была чисто мужская компания из трех-четырех человек, мирно попыхивающая сигарами и то и дело отвечающая на звонки по мобильнику, как будто пришли не на людей посмотреть, а себя показать. Был, конечно, и третий сорт – это человек десять мужчин и женщин, веселящихся во всю ширь евразийской безмерной души. Эти непременно поднимали тосты и, встав, пили как гренадеры.

Увлеченный анализом социальных страт, а иногда, асоциальных групп, Агзамов не заметил, что в глубине зала сидела одинокая женщина в темных очках с черными, волнистыми волосами, одетая очень элегантно и стильно. Казалось, она кого-то ждала или за кем-то следила, а может, пребывала в задумчивости. Мало ли таких женщин, деликатно снимающихся или, наоборот, снимающих молодых, придурковатых альфонсов?

Вдруг пошло какое-то шевеление, откуда-то появился метрдотель. В зал сначала вошли два плотных высоких парня абсолютно бесцветной, промокашечной внешности. Окинув тренированным глазом зал, они исчезли и немного погодя вновь вошли вместе с представительной делегацией явно «випповского» уровня. У Агзамова глаза так и вспыхнули, из вошедших почти все ему были знакомы. Во главе вошедших был бывший издатель, ставший недавно сенатором. Это был высокий бледнолицый казах с залысинами и рыжеватой шкиперской бородкой на энергично выпяченном подбородке. Его широкие, чуть раскосые глаза излучали бодрость и оптимизм, намекая на то, что пусть бог его и не наделил интеллектом, зато наградил железной, непреклонной волей. Широким жестом пригласив всех в зал, он с достоинством последовал к «випповскому» кабинету. За ним шел, как ни в чем не бывало, Гадиков, «лепший» друг Агзамова, идя к которому он так пострадал в подземном переходе. Затем шли две-три записных министерских блудниц в сопровождении всякой астанинской челяди и замыкал шествие, (кто бы мог подумать!), старый соратник Агзамова Махди Жумин, изрядно полысевший старик лет семидесяти с внешностью угрюмой обезъяны-неудачницы. Несмотря на громкое имя Махди, т. е. мессия, посланник божий, он действительно был неудачником, который когда-то еле защитил кандидатскую, да так и застрял в каком-то институте народного творчества. Если бы не Агзамыч, он, наверное, давно бы откинул копыта, но потомок степных миссионеров не мог позволить товарищу остаться в беде и совал его во всякие комиссии, правления и прорывные проекты, которые Махди неизменно заваливал. Но Агзамыч совал его вновь и вновь, познакомил его со всякими министрами и депутатами, так что если Махди и был чьим-то посланником, то только Агзамова. Поэтому не удивительно, что увидев Жумина, он отпросился на минутку у новоявленных знакомых и, выйдя из-за стола зашагал в сторону «випповских» персон. Честно говоря, он думал, что они его тут же заметят и пригласят с собой. Однако никто не обращал на него внимания. Весело переговариваясь, они продолжали свое державное шествие. Тогда, подойдя как можно ближе, Агзамов стал гипнотизировать Жумина, уверенный, что уж этот-то прибежит немедленно. Не тут-то было, Жумин остановившись на полпути с каким-то молодым сухощавым чиновником в очках, брызгая слюной, что-то ему втолковывал. Агзамов не выдержал, и вежливо тронул Жумина за плечо. Тот сердито повернулся к нему и сказал:

– Не мешайте, товарищ, я тут с человеком разговариваю!

– А я, что, не человек, – улыбнулся Агзамыч, все еще надеясь на свое неотразимое обаяние.

Но Жумин, махнув на него рукой, пошел под руку с чиновником. Тогда Агзамов забежал вперед и выпалил с досадой:

– Да что ты, в самом деле, я же Агзам, неужели меня так трудно узнать?

– Агзам? Какой Агзам?

– Господи ж, боже ты мой! – чуть не упал от возмущения Агзамов. – Что, у тебя так много Агзамов. Это же я, старый ты остолоп, тащил тебя всю жизнь. Я, Агзамов, сын Агзамова.

– Да, такого я знаю, – подтвердил Жумин. – Но он вчера уехал в командировку.

– Но я же стою перед тобой!

– Этого не может быть!

– Но почему?

– Пусть приедет Агзамов и удостоверит, что ты это ты!

– Что за чушь ты несешь? Ведь если приедет Агзамов, окажется, что я – это не я!

Жумин оторопело глядя на Агзамова, не знал, что сказать. Потом бросился за чиновником, приближающимся уже к вип-кабинету. Сквозь туман в мозгу до Агзамова четко долетело:

– Да пошел ты в жопу!

Агзамов стоял как оплеванный. Жумин был последний ниточкой, связывавшей его с собою прежним. Ниточка оказалась весьма призрачной, если не сказать гнилой. Теперь Агзамова ничего не связывало с прошлым, а как заново начать свое настоящее, он не знал. Получалось так, что его теперь нигде нет – ни в прошлом, ни в настоящем. Человеку-невидимке и то было легче, он все-таки, пусть и, став как бы бестелесным, жил в реальном времени. Агзамов же, обладая вполне зримой телесностью, катастрофически выпал из времени. Возможно, правы индуистские мыслители, предполагавшие, что над человеком есть аура, и когда она пропадает, вместе с ней исчезает и человек. А иначе, как объяснить, что его – живого и здорового, с породистой внешностью степного аристократа, никто не узнает и никто не желает с ним знаться? Вообще-то, не совсем так, с ним не хотят знаться, когда он называет себя, свое имя, фамилию, но стоит ему забыть об этом, все общаются с ним, как с нормальным. И как бы в подтверждение этого к нему подбежала Манька и, приобняв, жарко зашептала на ухо:

– Слушай, папик, надо рассчитаться. А потом поедем к Такеше.

Что было делать Агзамову, перспектива остаться в полном одиночестве ему совсем не улыбалась.

Немного погодя рассчитавшись с официантом, они ехали к Такену.

Мастерская Такена находилась в «Атакенте». Въехав через ворота, они повернули направо, проехали немного по аллейке, и слева увидели шлагбаум, перегораживающий тротуар. Такен вышел, рассчитался с таксистом и повел их к себе, в темноту. Вскоре, войдя во двор через калитку, они поднимались по винтовой лестнице в длинный домик-башенку. На втором этаже их встретил светлый русский парень с оттопыренными ушами и провел в мастерскую. Агзамов вошел и опешил – небольшая комната на 20–30 квадратных метров была уставлена сетчатыми полыми железными конструкциями с непредсказумо-сложными спиралевидными извивами. «Прямо иллюстрация к диалектике Гегеля!» – подумал Агзамов.