Ауэзхан Кодар - Порог невозврата

За центральным столом сидел Бакай Жакаюмов, живой классик казахской литературы, автор бессмертной эпопеи «Нескончаемая даль». О нем говорили, что он появился на свет сразу со своей многообещающей трилогией, да так и не расстается с ней до сих пор, все исправляет, исправляет, добивается невиданного совершенства. Добился он этого совершенства или нет, никто так и не понял, но все понимали, что надо хвалить его уже за саму попытку. Вот и хвалили его все, начиная с Луи Арагона, который почему-то добровольно взвалил на себя шефство над киргиз-кайсацкой литературой. В этом году юбиляру исполнялось восемьдесят пять, а его нетленному шедевру – пятьдесят пять. Агзамову вспомнилась притча про пройдоху-алкаша, который выходил из своей каморки с тремя копейками в кармане, но благодаря своей незаурядной общительности к обеду уже сидел в ресторане, а ночью засыпал в самой дорогой гостинице в объятиях самой шикарной девицы, какая только возможна. Вот и Жакаюмов обладал не то что обаянием, а какой-то железной хваткой, из тисков которой невозможно было вырваться ни гению, ни титану, ни самому Господу Богу, если автор неувядаемой эпопеи хотел их использовать в свою пользу. Возможно, поэтому вещичка, кое-как исполненная в стиле соцреализма, верно служила своему хозяину вот уже более полувека. Агзамов повернулся к Нуриеву.

– Да, это юбилей Жакаюмова, – усмехнулся тот. – Ему в очередной раз переиздали его вечную книгу и подарили очередной джип. Правда, он хотел Звезду Героя, но Папа не дал, он ее бережет для себя. Теперь наш Баке обижен и собирает заговор против Папы. Смотрите, кто сидит рядом с ним.

Скользнув взглядом по экрану, Агзамыч увидел рядом с классиком Нукенова и Нуркенова, самых перспективных молодых политиков после Президента. «Один белый, другой серый – два веселых гуся!» – почему-то вспомнилась Агзамову легкомысленная песенка. Но эти молодцы были отнюдь не легкомысленны, а очень даже серьезны. Уже в тридцать лет они были опытными царедворцами, а сейчас к сорока годам потихоньку приближались к престолу. Причем их обоих приблизил к себе сам Хозяин. Если первый отличался крайним аккуратизмом и исполнительностью, второй был очень инициативным и крайне преданным президенту человеком, его так и называли «тень Ноль Первого». Сейчас он втолковывал Жакаюмову, что идти против Папы бесполезно, его авторитет как никогда высок. Жакаюмов ему отвечал на это, что терять ему нечего и что он не за себя старается, а за Нуркенова, которому давно пора стать Президентом. Нукенов все это время сохранявший строгий нейтралитет и бесстрастное выражение лица, вдруг отпросился у Жакаюмова в туалет, и только было направился к двери, как Нуркенов резко дернул его за полу пиджака, да так резко, что оттуда выпал диктофон, аккуратно записывавший весь этот крамольный разговор. Нуркенов нагнулся, резко выхватил с пола диктофон и стал совать его в лицо Нукенову. Приподявшийся было со своего места Жакаюмов, обратно рухнул в кресло. Его ноги подкосились при одной мысли, что его записывали.

Нуриев выключил монитор.

– Дальше не интересно. Будет просто банальный мордобой и выяснение отношений. Жакаюмова заберут на скорой. Но в принципе, никто ни о чем не узнает. Кроме меня, конечно! Теперь ты видишь, что мои шансы реальны? У меня столько компромата на всех, что пусть только попробуют пикнуть!

Тут взгляд его упал на пакет с деньгами, притулившийся подле столика.

– Да, продолжил Нуриев. – Возьмите свой пакет с деньгами. Это ваш выигрыш. Ваш законный выигрыш.

Агзамову почему-то всё стало по барабану. Он взял пакет с деньгами и двинулся к выходу.

– Агзамыч, подождите!

Нуриев, сев в свое кресло, нажал на кнопку. Вошел помощник.

– Проводите господина Агзамова. Сделайте всё как надо.

Через некоторое время Агзамов ехал в такси с Машей и большим дипломатом, как он полагал, аккуратно упакованных долларов. Агзамову было над чем поразмышлять, он чувствовал себя чуть ли не переродившимся. У него не то что миллиона, никогда лишнего рубля не было, поэтому он всегда жил за счет своего авторитета. А тут, выходит, он впервые разменял свой авторитет на деньги, и, к тому же, он никогда не имел дела с продажными женщинами, а теперь спокойно едет со шлюхой, которая, возможно, еще и шпионка этого несносного Нуриева. Последнее обстоятельство настолько его занимало, что он не стал расставаться с Машей, решив во что бы то ни стало выяснить, кто она такая. А Машу настолько впечатлило, что он спустился с солидным и явно не пустым дипломатом, что она тут же чуть не кинулась ему на шею. Но он хмуро отстранил ее, еще свежи были воспоминания о том, что она, возможно, агентка. Агзамов решительно не знал, что с ней делать, но она, видимо, прекрасно знала, что делать с ним.

– Ну, что теперь в кабак? – весело спросила она.

– В кабак, так в кабак, – не стал возражать Агзамов. Он так устал после этого казино, что ему явно надо было развеяться.

Вскоре они сидели за уютным столиком, и девушка, заказав себе лягушку, умело расправлялась с деликатесом. Ясно, что с лица Агзамова не сходило выражение брезгливости и дискомфорта, как будто он пытался что-то припомнить, или, наоборот, что-то забыть. Однако, легкая музыка, французский шансон, несколько рюмок водки, и, что говорить, очень неплохое меню, создали соответствующее настроение.

В облике девушки было что-то изначально раздражающее, но только здесь, в ресторане Агзамов понял, что его в ней раздражает ее обритость. Девушка была симпатичной, все в ней привлекало Агзамова, – и белое породистое лицо, и широкие бархатистые глаза, и капризно изогнутые черные брови, но стоило посмотреть выше…

– Где Вы так обрились? – поднял он голову к экстравагантной особе.

– Вы, наверно, хотели сказать, где Вас обрили? – рассмеялась девушка. – Нет, это я добровольно.

– И – все же…

– Рассталась с девственностью и обрилась.

Агзамов молча уставился на девушку.

– Меня одноклассники изнасиловали. Их человек восемь было. Сделали свое дело, и бросили в кусты.

– Но… как же ты допустила?

– Мы все обкуренные были. Было так ржачно. Я сначала ничего не понимала.

– А когда поняла?..

– Побежала к себе, заперлась в ванной и обрила себя опасной бритвой. Потому что все началось из-за моих волос. У меня были прекрасные длинные волосы. Коса до пят. Ну и вот. Я достала папину бритву, и пошла чесать по голове. Вместе с волосами струилась кровь. Это было восхитительное ощущение. Состоялась не только дефлорация, но и инициация. Знаете, как у шаманов… Кстати, моя мама занимается шаманизмом.

– А папа?

– Он нас давно бросил. Когда я была еще маленькая.

– И как – совсем не общаетесь?