Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

Огурцов родилось много, но все они молча пили воду и на Соню никакого внимания не обращали. Только два огурца в самом углу теплицы, висевшие очень близко друг ко другу шептались.

Один маленький тонкий с пупырышками радостно раскачивался на ветке и приговаривал:

— Ура! Ура! Наконец-то я созрел.

Другой огромный жёлтый зло пыхтел и упрашивал тонкого:

— Уф! Не могли бы Вы не раскачивать ветку? Уф! Мне ещё так долго созревать. В моём положении нельзя так раскачиваться.

— Почему? — удивился тонкий огурец. — Жить нужно в удовольствие! Ведь жизнь так коротка и надо успеть всё испытать.

— Коротка, — не согласился толстый огурец. — А мне висеть и висеть до глубокой осени. Уф! Тяжело-то как! Ну, зато Вас съедят и на этом Ваша жизнь закончится. А я продолжусь в своих детях, дам жизнь семенам, которые из меня извлекут.

— Ах скукота! — весело подпрыгнул ещё сильнее пупырчатый огурчик. — Дети, дети, зачем дети? — не понимал он. — Нас с Вами уже не будет по любому, и своих потомков Вы не увидите.

Толстый огурец даже прохрустел от обиды.

— В этом Вы правы, — согласился он. — Не увижу.

— Ну, так и не парьтесь в этой теплице! — весело сказал маленький. — Берите от жизни всё сейчас, живите в своё удовольствие, веселитесь, прыгайте, наслаждайтесь молодостью и летом. Всё равно конец у всех огурцов будет одинаков — и у тонких и у толстых и у длинных и коротких.

И толстый огурец тоже начал подпрыгивать и смеяться вместе с тонким, не смотря на свой вес. Ветка, на которой они висели, раскачалась ещё больше, и толстый огурец вдруг оторвался от неё и упал на землю.

Стук падения услышала мама и подобрала огурец.

— Ну вот, семенной огурец, а сам в салат прыгает. Придётся его съесть, — сказала дочери.

На этом в салате под майонезом история толстого огурца, который не захотел дать жизнь потомству, а выбрал весёлую короткую жизнь, заканчивается. Тонкий же остался висеть на ветке до осени. Он стал серьёзней после падения толстого и много стал размышлять о жизни, пока его вес не стал очень большим и стал мешать думать.

А в сентябре, когда Соня пришла домой из первого класса школы, его сорвали, и мама с дочкой засолили в банку на зиму.

Но какая бы не была жизнь у огурцов — кроткая иль длинная, и какая участь, они не сравнятся с нашей девочкой Соней, подслушавшей их разговор. У неё, имеющей нечто большее, чем эти огурцы — бессмертную душу, жизнь на ветке не заканчивается. И так, как она по ней пройдёт, и будет зависеть её вечность.

Их купили в салоне сотовой связи вместе — дорогой мобильный телефон с цветным сенсорным дисплеем и симкарту для него. Ах, как гордилась она, когда влезала в этот напичканный играми, музыкой, картинками слайдер, способный ещё и в интернет залезть и спутниковую навигацию проложить. Но так случилось, что новейший телефон сломался. Симкарту вынули и положили в коробку, в которой она была в магазине. Но и там она пробыла не долго, ожидая своего телефона, и всё это время хвалилась инструкции о количестве денег на счёте, о подключенных пакетах, о своих знаниях из страниц всемирной паутины и путешествиям в навигаторе. И всё рассказывала, рассказывала сложенной бумажке о прекрасном мире людей, состоящем из бесконечных дорог, перекрёстков и пробок на них.

— Да, — хвалилась симкарта, — в отличие от многих моих старших сестёр, мне ведомы тайны мироздания, я знаю, из чего состоит этот мир — это геометрия. Мне дано видеть квадраты домов, линии улиц, круговые перекрёстки. И я, только я показываю людям истинное направление движения в этом цифровом мире.

Вскоре симкарту вытащили из коробки и вставили, к её большому сожалению, в старенький поцарапанный телефон с монохромным экраном и торчащей антенной. В нём, конечно же, не было тех многих функций, которые были у первого телефона, да и денег на симкарту стали зачислять уже немного. И печальная симкарта, в тишине этого телефона осознала, что сама по себе без телефонов она ничего не значит — так, пустая картонка. Более того, она вдруг узнала от старого слабого аккумулятора, что на самом деле мир не ограничивается видимой геометрией. В нём есть нечто невидимое, что поддерживает эту жизнь — электрический ток.

И печаль её от этого озарения превратилась в радость, она стала даже блокировать те немногие функции, которые были в старом телефоне, доставляя себе наслаждения от простоты и обретённой свободы. Да, свободы выбирать из своих желаний.

Сейчас эта симкарта в третьем телефоне вместе с симкартой другого оператора — телефоне с двумя симкартами. И, странное дело, в последнее время владелец этого телефона начал замечать, что его телефон перестал разряжаться, больше того, стал работать без аккумулятора и светиться по ночам.

По сравнению с возрастом этого мира, он был не на много младше её, века на два. Да, двести лет длинноволосая красавица в пышном платье со скрипкой у шеи, со смычком на струнах очаровывала своей неслышимой музыкой прогуливающихся по Выксунскому парку надменных господ, затем уже просто всех людей, кто заходил сюда. Ведь взглянув на её трепетный стан, кто-то слышал времена года Вивальди, а кто-то вальсы Штрауса. А когда летними вечерами в парке играл настоящий оркестр, некоторые отдыхающие утверждали, что в сонме звуков слышна и её скрипка.

Немного позже пионера, с горном в одной руке, другую руку держащего на талии поставили неподалёку от статуи скрипачки под сенью лип. Да, в это время появились молодые люди, похожие на него. В красных галстуках они маршировали по липовой аллее строем, под барабан и горн и пели свои торжественные песни. Один с красным флагом шёл впереди и, как будто не зная, громко спрашивал остальных:

— Кто шагает дружно в ряд?

Все отвечали:

— Пионеров наш отряд!

Первый снова спрашивал:

— Кто шагает дружно в ногу?

И ребята отвечали ему:

— Пионерам дай дорогу! — и резко вскидывали в салюте руки к своим стриженым головкам.

Они пели песни про будущие светлые годы, о том, что на всё готовы ради этих счастливых лет.

Скрипачка не понимала ничего из их песен, что же это за эра светлых годов? За двести лет она помнила много счастливых лиц в парке, влюблённых пар, умудрённых жизненным опытом пожилых, весёлую детвору — какие ещё светлые годы. Куда уж светлей? Ясно было также и раньше. И дни были такие же, и солнце нисколько не тускнея. Но она чувствовала, что в ней, глиняной статуе, внутри при мыслях о пионере с горном загорался совсем другой, видимый только ей свет. Слушая шёпот молодых пар в парке, она назвала этот свет любовью.

Одним вечером, когда в парке никого не было, только тишина, прерываемая тихим весенним ветерком, гоняющим тополиный пух, в этом белом кружеве пионер также полюбил её. И дождь барабанил по их глиняным телам, добавляя такт во слышимую только им симфонию скрипки и горна. Что может быть выше любви, растворённой в весеннем воздухе лунным светом, ароматом цветов! Но когда люди перестают ощущать её, принимать её и дарить другим, она достаётся бездушным созданиям.