Ирина Субботина - Территория Альфы

– Математика здесь ни при чём. Ты должна получить хорошее образование, чтобы быть нормальным человеком.

– А сейчас я не нормальный человек?

– Не придирайся к словам. У нас полстраны дизайнеров одежды. Получишь хорошее образование, потом и будешь решать, стать ли тебе дизайнером!

– Это ты решила? Или папа? Кто из вас?

– Это время решило. И не спорь с матерью! Я себе такого не позволяла!

– Очень жаль.

– Что?

– Жаль, что такой приятный аромат и такие плохие ассоциации останутся.

Я никогда не вмешивался в разговоры жены и дочери. Считал, что обе должны научиться балансировать. Рано или поздно они поймут, что мать и дочь – это не одно целое.

Я в восторге от того, какой женщиной станет моя дочь через несколько лет. В пубертатный период в ней активировались гены моей матери. Между дочкой и Тамарой выявилась разница, которая раньше была незаметна, и это давало Тамаре право считать нашу дочь исключительно её собственным порождением.

Тамара – сложный человек, и не всякому приятна её сложность. А дочь нравится людям и учится этим пользоваться. Она умеет разговаривать с людьми. Она может услышать главное раньше, чем оно будет обозначено в слове.

Она и сложная и простая одновременно. Но в такой комбинации, где за понятием «сложная» стоит готовность к многовариантности решений. А за «простотой» открывается способность рассматривать любые ситуации.

У неё есть свои страхи. Она боится темноты. Боится людей, способных в лицо высказывать жёсткое мнение. Боится, что все красивые мальчики – геи, и ей не достанется симпатичный парень. О многих её страхах я не знаю.

Да, я многого о ней не знаю: с кем и куда она ходит сейчас, есть ли у неё бойфренд, какие у неё интересы. Из её нынешней жизни я не знаю о ней практически ничего, кроме решимости устроить свою жизнь абсолютно независимой от меня. Не от моих денег, а от моих взглядов и решений.

С чем связано это её намерение? Возможно, с определённым детским разочарованием во мне. Не исключено, что и с неразделённой любовью, с той, которую я не сумел донести до неё, как отец до дочери. А она, возможно, ждала. И возможно, что все годы своего взросления любила меня больше, чем свою мать. До тех пор, пока обе не стали союзницами. Отсюда и незнание её жизни. Отсюда и обоюдная неловкость в наших с ней беседах ни о чём.

Я знаю, она могла бы направить разговор туда, куда захотела бы. Она могла бы наполнить его смыслом и надеждой. Она – огромное пространство. Но она всё ещё непоколебима в своём решении быть со мной жестокой.

Полнота власти остаётся у разочарованного. Она оправдала мои ожидания, а я её, вероятно, – нет. Она может быть жестокой, а я по отношению к ней – нет. Но я готов ждать, ждать и ждать. Когда она вырастет, окрепнет и многое поймёт сама.

Нежность и доверие, рано или поздно полученные от дочери, – в этом и есть смысл отцовских инвестиций.

Отношения с Сарой продержались лето, осень и зиму. Эмоций и впечатлений, полученных друг от друга в начале отношений, было достаточно, чтобы пережить эпизодическое появление Сары в моей жизни и не испытывать дискомфорта от того, что значительную часть времени она проводила со своей семьёй: сыном, мамой, папой и кучей родственников. Постепенно её отсутствие стало ощутимым. И весной я заскучал.

Той же весной мой приятель открыл стрипклуб. Я не любитель стриптиза и вообще чужих раздетых женщин не воспринимаю.

А своих, наоборот, не люблю в нижнем белье – для меня это не одежда, только нечто вспомогательное.

Мне совершенно непонятна идея нижнего белья стоимостью в тысячу евро; оно не возбуждает меня ни по цене, ни по дизайну – все эти кружева, цветочки, ниточки. По мне, так лучше гладенькое, полуспортивное, однотонное.

Я начал часто приезжать в стрипклуб. Не для того, чтобы поглазеть на женщин, а просто посидеть в клубе у приятеля: попить кофе, пообщаться с ним.

Всё там было как обычно: приглушённый свет, музыка. Посетители ели, пили. Девчонки выступали, а потом проходили и собирали деньги. В зале не было сцены, шест находился в углу, и там танцевали девочки.

Отсутствие сцены создавало ощущение квартирной вечеринки. Такого междусобойчика, на котором присутствовали свои парни и их подружки. Никакого пафоса, никаких подобострастных взглядов на танцовщиц. Может, потому меня и тянуло в этот клуб. Всё там было как-то по-домашнему.

Возможно, так мне легче было переносить отсутствие Сары.

Вообще интересно наблюдать за женщиной, которая свою сексуальную энергию выбрасывает не для конкретного мужчины, а просто от переизбытка. Такая женщина похожа на оставленный заведённый автомобиль с мощным двигателем. Вот стоит он, хозяина не видно. Искушение страшное. Хочется воспользоваться – хотя бы круг прокатиться. На этом сходство заканчивается.

И если у оставленного на время автомобиля есть хозяин, то женщина с переизбытком сексуальной энергии себе не принадлежит. Такая может увлечь, на такой даже можно сломаться, но не по её вине. Такой необязательно идти работать в стриптиз, хотя вся её органика подразумевает именно тот ход мыслей и действий, который реализуется в стриптизе. За этим мужчины приходят в клуб. Но, к сожалению, подобных девчонок там и не было.

Обыкновенные, милые, молодые, раздевающиеся. Симулянтки. Но претензий к ним никаких – это работа, и им платили за работу, а не за их сущность.

Но я оценил одну девушку. Мне понравилось, как она танцевала – грациозная, с шармом. У неё была шикарная попа, и она всегда выходила в вечерних платьях с небольшими сексуальными разрезами.

Когда я приезжал в клуб, я платил ей деньги за то, чтобы она не раздевалась. Так мы на фоне моей причуды и познакомились – я был единственным клиентом, желавшим, чтобы она оставалась в одежде. И, что было ожидаемо, я её заинтересовал.

Танцовщицу звали Валей.

В прошлом она была гимнасткой. Свою работу в клубе считала временной и относилась к ней даже с некоторым смущением. При этом выступала лучше всех девушек – остальные трясли сиськами и голым задом. Это банально. А Валя танцевала не вокруг шеста, как все, а использовала его, как партнёра в танце.

Почему именно она? Потому что была не как все. Двигалась иначе, внешность с изюминкой.

Её славянские и узбекские предки, соединившись, сделали её похожей на кошку, гибкую телом, с миндалевидными глазами зелёного цвета. Это завораживало. Она и вела себя, как кошка. Захотела – подошла, захотела – без объяснений ушла. Мне было интересно наблюдать за ней.

Кошка, она ведь, если прошла рядом да ещё и потёрлась, сразу оставляет ощущение мягкости, доступности. И даже если не проявила наглости и не залезла на колени, а маячит где-то рядом, она всё равно завладела вниманием. Ей хочется протянуть руку и сказать: «Кис-кис, иди сюда».