Радек Кнапп - Советы пана Куки

Никто не двинулся с места.

— Отлично. Лопаты совершенно новые. Я купил их в строительном супермаркете три дня назад. Каждая стоит четыреста шиллингов. Мой жизненный опыт не позволяет исключить, что к вечеру две-три из них будут сломаны или, скажем так, просто растворятся в воздухе.

— Постойте, шеф! Что вы хотите сказать? Мы что, съедим их? — Арнольд махнул рукой своим приятелям. Те поддержали его возмущенным ропотом.

— Тем лучше. Тогда залог в двести пятьдесят шиллингов за каждую окажется в самый раз. Вы получите деньги назад, как только я увижу свою лопату в целости и сохранности. И радуйтесь еще, что я не стану вычитать с вас за замок, который вы сломали.

Люди заворчали. Но хозяин резко их оборвал:

— Я никого не заставляю. Путь свободен, — он махнул рукой в направлении выезда.

Некоторое время мужчины совещались. Потом один из них поднял руку:

— Эй, шеф! А если я захочу посрать, мне тоже нужно вносить залог?

Мужчины разразились хохотом.

Лицо хозяина осталось невозмутимым. Он ждал, пока все успокоятся.

— Положите деньги в машину и разбирайте лопаты. В багажнике — ящик минеральной воды. Разделите ее по-честному. С индийцами тоже поделитесь.

Хозяин подошел к нам с Болеком. Взгляд его стал помягче:

— Я знаю, что вы не из таких, но исключений делать не могу.

— Но шеф, — сказал Болек, — мы же не убежим.

— Знаю, но если те узнают, что вы не платили, они тоже не станут платить. И к вечеру здесь будет свинарник. Разумеется, я вас не заставляю.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал Болек и сунул руку в карман брюк. Он отсчитал нужную сумму и протянул хозяину деньги.

— Вот ваша лопата. Поверьте, она стоит этих денег, — сказал хозяин и повернулся ко мне:

— А с вами что будем делать?

— У меня только сто пятьдесят шиллингов. Это мои последние деньги.

Хозяин понизил голос:

— Не болтайте о том, что я сейчас вам скажу. Дело, конечно, не в этих жалких двухстах пятидесяти шиллингах. Но, как говорят австрийцы, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Неделю назад я привез сюда другую бригаду и не взял с них залога. И что? Посмотрите вокруг, — он обвел рукой невидимый контур, — они унесли все. Даже бетономешалка оказалась не слишком для них тяжела.

— Наши? — деловито осведомился Болек.

— А кто еще подходит к делу с такой основательностью? — Он посмотрел на меня, — если не хотите платить, я вас понимаю. Садитесь, отвезу в город.

— Ладно, шеф, — сказал Болек и снова полез в карман. — Я выложу за него сотню.

Хозяин посмотрел на Болека:

— Хотите за него заплатить?

Болек потрепал меня по плечу.

— Малыш отдаст мне деньги вечером. А если нет, я вытрясу их из него, да?

Я благодарно кивнул и взял лопату.

— Держитесь подальше от остальных, — крикнул нам хозяин.

— Это будет непросто. Бассейн-то маленький, — сказал Болек. — Но мы поглядим, что можно сделать.

Хозяин кивнул и вновь обратился к Арнольду:

— Я вернусь ровно в семь. Если бассейн не будет готов, заплачу по пятьдесят. Пусть ваши люди это усвоят. Чтоб никакого скандала.

— Не волнуйтесь, шеф. В семь у вас тут будут два бассейна.

— Вы же только что заявили, что времени вам не хватит даже и на один?

— Шеф, не надо нас оскорблять. Мы же земляки. Если я говорю, будет готово, значит, будет готово.

— Вот в семь и посмотрим.

Он зашагал к машине, влез в нее и вытащил мобильник. Набрал какой-то номер — на самом деле он просто делал вид, что ему нужно позвонить, а сам наблюдал, как мужчины принимаются за работу. Казалось, ему очень хочется остаться. Но вот он дозвонился, сказал несколько слов и снова убрал телефон в бардачок. Завел мотор, высунулся из окна и прокричал нам с Болеком:

— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц! Так есть и так будет всегда!

Потом выехал с участка на дорогу. Через пару минут мы увидели, как его «фольксваген» медленно, словно улитка, карабкается по дороге вверх. Не нужно было быть психологом, чтобы понять, как ему не хочется оставлять нас тут без присмотра.

Когда хозяин уехал, Арнольд взял командование на себя. Он созвал всех и сказал:

— Закончим работу к шести, и останется целый час, чтобы посидеть и расслабиться, ясно?

— Ясно, ясно, — послышалось со всех сторон.

— И лопаты не ломать! Этот жмот шутить не любит.

Арнольд и его приятели разделись до пояса. Только я да еще индийцы остались в рубашках. Индийцам просто не было жарко, а я не хотел выставлять на всеобщее обозрение свое весьма худосочное тело. Каждый выбрал, откуда начнет. Арнольд и его люди начали с одного угла, мы с Болеком и индийцы — с другого.

Через несколько минут я понял, что вопреки Арнольдовым прогнозам вполне смогу продержаться целый день. Едва взяв в руки лопату, я почувствовал необычайный прилив энергии и без труда успевал за остальными.

Это было так неожиданно, что Болек довольно скоро попросил меня притормозить:

— Тебя все равно не покажут по телевизору. Не валяй дурака, — сказал он.

Арнольд тоже приглядывался ко мне, то и дело провозглашая на весь бассейн:

— Завтра ты даже на ногах стоять не сможешь, Профессор хороших манер!

— Завтра будет завтра, а сегодня — это сегодня, — кричал я в ответ, продолжая копать.

Арнольд показывал на меня пальцем и качал головой:

— Посмотрите на него! Откуда что берется?

Но приятели не разделяли его восхищения:

— Он же вчера с нами эту бурду не пил. И вообще, доживет до сорока, тогда мы на него и посмотрим.

Но и они постепенно втянулись. Самое большее через час лучи палящего полуденного солнца сплавили нас всех в единый механизм, глубже и глубже вгрызавшийся в землю.

Солнце стояло в зените, и пот заливал нам глаза, когда Арнольд затеял вдруг рассказывать скабрезные истории.

— Захожу недавно на дискотеку во Втором районе, — рассказывал он, в то время как его лопата мерно взлетала в воздух, — захожу и вижу: море баб, и все со скуки просто дуреют. «Кто ж их всех перетрахает?» — думаю. И только подумал, подходит к моему столику такая вот блондиночка и говорит, она, мол, оперная певица, хочет в Вене карьеру сделать. Ну болтаем мы о ее карьере, выпиваем. Надо сказать, пьет она похлеще, чем мой братец, пусть ему земля будет пухом. Потом идем ко мне. Я говорю, мол, устрою тебя на работу в оперный театр, я там знаю кой-кого, но ты петь-то правда умеешь? Только спросил, эта корова тупоголовая как заорет во всю глотку! А голос громкий, что твой фрезерный станок. Снимаю с нее блузку, она все поет, юбку — опять поет. Перестала, только когда я вставил ей своего маленького арнольдика. По самый корешок. Думал, с кровати улечу. Но едва кончил, она за свое: «Правда, у меня изумительный голос?»

Весь бассейн наполнился гоготом, и слово взял Правая Рука. Рассказал, как недавно трахался с училкой польского из местной школы. Культурная, книжки читает, все такое. Но едва познакомилась с Правой Рукой, как с культурой было покончено. Встречаться приходилось по ночам в городском парке, а трахались на скамейке, где днем сидят пенсионеры, и стоило кому-нибудь пройти мимо, как она принималась орать, словно ее режут. А с Правой Рукой от ее крика каждый раз едва не случался удар, потому что он-то в стране нелегально и в каждом прохожем ему мерещится полицейский.