Юкио Мисима - Запретные цвета

В мыслях своих она никогда прежде не была такой чистосердечной, такой до мозга костей целомудренной женщиной. Очевидно, что к когорте добродетельных жен примкнут еще восемь-девять из десяти взрослых мужчин, случись встретиться им воочию с таким позорным явлением, уж такой поднимется крик!

Никогда в жизни она не была так потрясена, и также никогда в жизни это потрясение не давало ей столько твердости. Не так уж просто прийти к подобному выводу. Это пугающее и весьма забавное выражение «сексуальные извращения» уже объясняло все. И это омерзительное — как волосатая гусеница — выражение, которое неприлично произносить благовоспитанной юной девице и которое имело отношение к ее сыну, бедная мамаша вознамерилась выкинуть из своей головы.

Когда она увидела присосавшихся друг к другу мальчиков, вдову едва не передернуло, и она отвела взгляд.

«Если бы они были воспитанны, то не вытворяли бы подобных вещей!»

Слово «воспитанный», не менее забавное, чем выражение «сексуальные извращения», всплывало в сознании вдовы и разбудило в ней дремавшую до сих пор гордыню.

Свое воспитание она получила в так называемой «благородной фамилии». Отец ее принадлежал к восходящему классу эпохи Мэйдзи и в равной степени любил как изысканность, так и награды. В их доме все было изысканным, даже собака и та была утонченной сучкой. Когда все семейство садилось за обеденный стол, даже в отсутствии гостей они говорили, нуждаясь в том, чтобы передали соус: «Будьте любезны, подайте, пожалуйста…» Время, когда воспитывалась вдова, не всегда было спокойным, однако это было время великих свершений. Вскоре после ее рождения была одержана победа в китайско-японской войне, а в одиннадцатилетнем возрасте она встретила победу в русско-японской войне. До девятнадцати лет, пока она не стала членом семьи Минами, ее родители — чтобы поберечь свою остро чувствующую дочь — не думали ни о чем, кроме высоких и прочных «благородных» моральных принципов общества того времени, в котором они жили.

У нее не было детей и пятнадцать лет спустя после замужества, и она не могла появиться перед свекровью, тогда еще живой, без того, чтобы не испытать смущение. Родился Юити, и камень свалился с ее души. Уже к этому времени ее «благородные» принципы, которым она следовала, подверглись трансформации. Это оттого, что отец Юити со студенческих лет был большим охотником до женского пола и в течение всех пятнадцати лет их супружества продолжал жить своей необузданной сексуальной жизнью. После того как родился Юити, наибольшее облегчение она почувствовала оттого, что мужнино семя, орошавшее всякие сомнительные борозды, все-таки не пропало втуне.

Первое, на чем она споткнулась, была вот эта самая людская жизнь; однако она со своей неистощимой любовью и уважением к мужу, а также врожденной гордостью легко наладила отношения с ним; на смену покорности пришло прощение, на смену унижению пришла терпимость; вот так научилась она любить на новый лад. И это все равно была любовь с достоинством. Она почувствовала, что в этом мире нет ничего такого, чего бы она не могла простить. За исключением разве что вульгарности.

Когда лицемерие становится вопросом вкусовщины, то крупные проделки начинают с легкостью сходить с рук, зато маленькие делишки увязают во всевозможных моральных придирках. Не все таким уж отвратительным показалось бы вдове Минами в атмосфере «Рудона», если бы не просто дурной вкус. И здесь нет никакого противоречия. Поскольку это было вульгарно, этому не могло быть прощения.

Если смотреть на вещи в этом ракурсе, то ее обычно доброжелательное сердце нисколько не должно было симпатизировать сыну. Вдова Минами сама не могла не подивиться тому, чтобы такие некультурные и вульгарные вещи, заслуживающие только отвращения, имели прямое касательство к ее мукам и слезам, которые сотрясали ее до глубины души.

Ясуко покормила малютку, уложила ее в кроватку и вернулась.

— Я не хочу видеться с Юити — во всяком случае сегодня вечером, — произнесла свекровь. — Я должна с ним поговорить. Завтра. Поговорю сама. А почему ты все еще не спишь? Не стоит слишком долго над этим ломать голову, правда?

Она позвала служанку Киё. И тотчас поднялась с места. Велела расстилать себе постель. Она засуетилась так, будто за ней кто-то погнался. В этот вечер вдова Минами устала до крайности, и сон валил ее с ног точно горького пропойцу. Она была уверена, что сможет уснуть крепким сном, опьяненная своим горем.

Летом семья Минами выбирала комнату попрохладней, чтобы обедать там. На следующий день с самого утра снова было знойно, поэтому Юити, его жена и мать расположились на открытой веранде, выставив туда стол и стулья. На завтрак приготовили холодный сок, яйца и хлебцы. За столом Юити погрузился в чтение газеты, ноги его были широко расставлены. Как всегда, в это утро слышалось, как сыпались крошки его хлебцев.

Они закончили завтракать. Киё принесла чай, убрала со стола и удалилась. Вдова Минами, вся в раздумье, грубоватым жестом подсунула Юити два конверта. Заметив это, Ясуко опустила глаза. Сердце в груди у нее заколотилось. Письма лежали под газетами, и Юити не увидел их. Мать пихнула в газету этими письмами.

— Ну, довольно уже читать газету, отложи ее в сторонку. Вот, глянь, на наши имена пришли письма.

Юити небрежно сложил газету, бросил ее на рядом стоящий стул. Он взглянул на подрагивающие письма в руках матери, на ее лицо с напряженной слабой улыбкой; взглянул на адреса писем, предназначенных матери и жене, затем перевернул оба конверта, посмотрел на пустое место, где должен стоять адрес отправителя. Вынул толстое письмо и развернул его; затем вынул письмо из другого конверта. Раздраженным голосом мать пояснила:

— Оба письма одинаковы — одно пришло мне, а другое пришло Ясуко.

Когда Юити начал читать письмо, у него тоже задрожали руки. Во время чтения он непрестанно вытирал носовым платком пот со лба. Лицо его потеряло прежний цвет.

Он пробежал письмо взглядом. Теперь он тоже был посвящен в содержание тайного доноса. Пуще всего его заботило то, как сгладить происшедшее. Разнесчастный юноша, растянув рот в вымученной улыбочке и собравшись с духом, прямо посмотрел в глаза матери.

— Что за вздор! Что за вульгарное, лживое письмо! Кто-то позавидовал мне, вот и пытается всячески навредить.

— Нет! Я сама ходила в это второсортное заведение, указанное в письме, и собственными глазами видела твою фотокарточку.

Юити потерял дар речи. Перепуганный насмерть, он не мог предугадать, что, несмотря на грозный тон речи матери и на ее рассерженное выражение лица, она была весьма далека от сыновней трагедии, а гнев ее был не больше, чем когда он повязывал безвкусный галстук. Будучи мнительным, он увидел в глазах матери «пресловутое общество».