Ханна Маккоуч - Под соусом

Тугие наручники оставили у меня на запястьях глубокие красные следы. Фрэнк — сама внимательность: целует и нежно растирает отметины:

— Больно?

Не больно, но почему-то хочется плакать. Не то чтобы я испугалась. Скорее, мне неловко. Мой психиатр, фанатичный последователь Фрейда, как-то рассказывал мне об одном пациенте, который считал себя садистом и якобы мог по одному взгляду на девушку определить, «наказывали» ее когда-нибудь и понравилось ли ей это.

Мне совсем не понравилось. На самом деле я хочу обычной любви, как любая другая женщина на планете. Я хочу, чтобы мужчины стояли передо мной на коленях с голубыми коробочками от «Тиффани» в руках. Так что же я делаю в этом паршивом отеле с Фрэнком, который надевает на меня наручники?

«Наверно, что-то тебе в этом нравится», — сказал бы мой психиатр, вынув изо рта не зажженную трубку (он пытался бросить курить).

Окажись на моем месте другая девчонка, я посоветовала бы ей просто встать и уйти и никогда об этом не жалеть. Но когда это происходит не с кем-то, а с тобой, все гораздо сложнее. Поведение Фрэнка можно объяснить несколькими причинами:

а) он парень слабый, неуверенный в себе, и, связав женщину, он чувствует себя — пусть всего на минуту — хозяином (вызывает жалость, сентиментальную нежность);

б) он плевать на меня хотел, ему нечего терять (оскорбительно);

в) я ему симпатична и он думает, что наручники мне в кайф (мечтательность ненаказуема);

г) с моей личностью это совершенно никак не связано, на моем месте могла оказаться любая другая (тяжелый удар);

д) все это одна большая шутка — ха! Ха!

Спала отвратительно. Едва продрав утром глаза, немедленно засыпала в кофеварку «Максвелл Хаус», потом откупорила мерло и сделала большой глоток прямо из бутылки. Фрэнк на кровати в позе восточного паши наслаждается сигаретой.

Сама знаю, мы с ним — два жалких идиота, но в тот момент мне кажется, что выглядим мы круто, как в кино.

Мерло на самом деле — этап моей подготовки к лыжным состязаниям. Кое-кто считает, что к спиртному прибегают от трусости, но, по-моему, иногда совсем не помешает хлебнуть для храбрости. Сегодня я намерена на спусках заткнуть Фрэнка за пояс и слегка нервничаю. Фрэнк же выглядит совершенно невозмутимо.

Наврав, что иду в вестибюль за картами и информацией, я выскакиваю в коридор, пропахший табачным дымом, и как угорелая несусь по ковру в поисках ванной.

Когда через двадцать минут я возвращаюсь в номер, Фрэнк смотрит мультики, устроившись на краю кровати. Одет он черт знает во что: мешковатые солдатские штаны, хлопчатобумажная водолазка и джинсовая куртка.

— Нашла? — спрашивает он.

— Что нашла? — откликаюсь я.

— Карты.

— Ах да, карты. Нет, у них не было. — И, чтобы разрядить обстановку: — А ты не замерзнешь?

— Не-а, — тянет Фрэнк, не отводя глаз от телевизора и рассеянно почесывая щетину.

Такое наплевательское отношение к одежде до добра не доведет, это точно. Каждый истинный любитель природы знает, что нужно всегда быть готовым к худшему. На открытом воздухе быстро избавляешься от иллюзий, что кататься в джинсах или армейских штанах — стильно, что хлопок — модная ткань. Слои и слои одежды! Много слоев из материалов, природе не известных. Если вы заблудитесь в горах, они оградят вас от холодной сырости, спасут от медленной (хотя, как я слышала, не такой уж неприятной) смерти.

Не без самодовольства я приступаю к процедуре облачения. Поверх теплого нижнего белья надеваю кучу одежек из синтетики и наконец натягиваю толстые лыжные штаны с дополнительной защитой на заду и на коленях («Гортекс», моя гордость), куртку с карманами на молнии и вязаный ободок вместо шапки.

— Выглядишь как заправский лыжник, — замечает Фрэнк.

Что ты в этом понимаешь. Если кататься на лыжах каждый день три сезона подряд, нельзя не выглядеть мало-мальски прилично. Да, я смотрюсь как заправский лыжник. Потому что я и есть заправский лыжник, мальчик с наручниками!

На стоянке в Шугарбуше я отдаю Фрэнку свою кредитку, мысленно заклиная его не покупать по ней билеты. Мне приходит в голову, что, хотя Фрэнк пригласил меня на эту прогулку, основной момент, который он должен был взять на себя — бесплатное жилье, — уже пролетел. Я позаботилась о транспорте, и если он не раскошелится и на подъемник, то, похоже, дело идет к тому, что оплачивать всю эту идиотскую поездку предстоит мне. За вычетом пиршества в «Макдоналдсе».

Солнце сияет, морозно — минус четыре. Позавчера был сильный снегопад, так что деревья и не расчищенные участки все еще под снегом. В кресле подъемника Фрэнк закуривает, я от сигареты отказываюсь. Между прочим, времени прошло всего ничего, а он уже начал дрожать. Застегнув доверху свою куртку от «Маунтин Хардвэр» и подняв воротник, я опускаю защитные очки — все лицо закрыто. Вперед. Радуйся, веселись.

Сойдя с подъемника, я неуклюже загребаю снег ногами, не хочется выкладывать перед Фрэнком сразу все карты. Он пока ничего не подозревает, и не надо. С первого его движения вижу, что на лыжах он стоит нетвердо: ноги прямые, колени и плечи одеревенелые, палки держит вертикально, как костыли. Но, как я скоро убеждаюсь, плохую технику Фрэнк компенсирует напором. Он несется, наклоняя корпус на поворотах, неуклюже виляя внешней лыжей (не умеет правильно переносить вес).

С вершины горы я, будто в замедленной съемке, вижу, как на полной скорости Фрэнк оступается, одна лыжа отлетает назад и в сторону, он, словно балерина, поворачивается спиной вперед — БАЦ!

Люди с подъемника кричат:

— Эй, живой?

Группа тинейджеров издает сочувственные возгласы. Спускаясь к Фрэнку, я подбираю потерянную лыжу в тридцати метрах от него, шапку (двадцать один метр), очки (двадцать) и палку (десять). Он расстроен и зол на себя.

— Споткнулся обо что-то, — оправдывается он.

— Может, просто не разогрелся?

— Угу.

Ближе к последней горке он тормозит и оглядывается на меня. Я глубоко вдыхаю и выкидываю все мысли из головы. Самое серьезное препятствие, с которым сталкиваются все лыжники, страх, я преодолела. Мотор! Нацеливаюсь на цепочку мягких пушистых сугробов, пружиню в коленях, словно гармошка, — бум, бум, бум, уф, уф, уф. Я вошла в ритм, набрала нужную скорость, смотрю перед собой, отталкиваюсь палками и вот наконец слетаю с последнего пригорка, как орел на государственном гербе. Кто она, эта Хозяйка горы? Что за бесстрашная покорительница снежных склонов? Для кого-то лыжи — всего лишь свежий воздух, тренировка и адреналин в крови, а для Лейлы Митчнер — обнадеживающее напоминание, что есть в этом мире вещи, которые она, безо всякого сомнения, делает хорошо.

С видом олимпийской чемпионки я торможу рядом с Фрэнком. Сложившись пополам, он возится с застежкой на ботинке. Мое выступление прошло мимо него.