Владислав Отрошенко - Из жизни олуха и его приятеля (СИ)

Владислав Отрошенко Из жизни олуха и его приятеля

1

У Николая Львовича большая печаль: третий день не видать Романа Юрьевича.

Николай Львович сидит на веранде за круглым столом, накрытым бархатной

малиновой скатертью, курит одну за другой длинные хрустящие папироски, высушенные в духовке до воздушной легкости, и страшно злится на этого засранца

Романа Юрьевича. А Роман Юрьевич все не идет. Николай Львович купил ему

тюбетейку, расшитую бисером, саблю в кожаных ножнах и юлу с огоньками. Ух!

какая юла. Раскрутишь ее — вжик - вжик! — и она вся искрится, сверкает — изумрудно-зелеными, красными, синими и желтыми звездами. Роман Юрьевич сроду

такой юлы не видал. То-то обрадуется, сукин сын, то-то развеселится: будет

скакать, как козел! А Николаю Львовичу — ему что? ему только того и надо: посмотреть, как скачет и радуется этот олух царя небесного — Роман Юрьевич.

Николай Львович и сам — хоть и ноги у него, тьфу ты черт, как болят! — будет

бегать за ним по комнатам, строить рожки своими окостеневшими и пожелтевшими

от табачного дыма пальцами и кричать на весь дом: — Козел! Козел! Роман Юрьевич — козел!

А потом они будут играть с Романом Юрьевичем в ШАХМАТЫ. У Николая Львовича

будут все фигуры, а у Романа Юрьевича только одна — Магараджа. Всемогущий

Владыка Земли и Неба Магараджа Великий Воин. Который ходит, как хочет. Как

вздумается Роману Юрьевичу.

Много отважных ратников полягут в сражении с Магараджей!

Круглоголовые пешки — проворные лучники Николая Львовича — окружат со всех

сторон Магараджу Романа Юрьевича. Но не дрогнет бесстрашный воитель — всю

когорту сметет одним махом. Опечаленный царь Николая Львовича пошлет на бой

своих офицеров — грозных витязей в остроконечных шлемах; вслед за ними

двинутся туры — воеводы в зубчатых коронах; и поскачут на Магараджу кони, гордо выгнув могучие шеи. Но рассеет и эту рать несгибаемый воин — славный, всесильный и доблестный Магараджа Романа Юрьевича. А в награду за подвиги и

победу он возьмет себе в жены царевну — неприступную и грустную красавицу. Ну

а царь Николая Львовича — глупый трусливый царишка, — паршивый царек Николая

Львовича сам убежит с поля боя…

А потом они будут играть в КОНЯ. Роман Юрьевич будет сидеть на КОНЕ верхом и

держать его за уши, как за уздечку: у Николая Львовича уши для этого самые

подходящие — большие и жесткие, как ремень, а у Романа Юрьевича они тонкие и

прозрачные, как майские листья, и малюсенькие, как пятачки, и держаться за них

совсем неудобно, и о чем тут еще толковать? В общем, дернет наездник за левое

ухо — КОНЬ поедет налево, ну а дернет за правое — поедет направо. И будет

ехать себе и ехать, пока лбом не упрется в буфет. Упрется и станет как

вкопанный, потому что КОНЬ этот, хоть и послушный, но он очень глупый. Он

Бестолковый. Сам он не знает, куда надо ехать, а знает только Умный

наездник…

Ну и мало ли еще во что они будут играть с баламутом этим, Романом Юрьевичем!

И юлу, наверно, сломают — разобьют ее вдребезги, раскурочат. Да и саблю, конечно, не пощадят, изогнут ее так, что и в ножны она не влезет. А с

тюбетейкою — что ж, друзья! — с тюбетейкою дело такое, с тюбетейкою в сад

пойдут — собирать в нее вишни и абрикосы..

2

Ох и повезло же студентам Николая Львовича! Отпустил он их с лекции, шалопаев.

А они-то и рады-радешеньки, похватали свои чемоданчики, папки, сумочки и

портфельчики и бегом-кувырком кто куда. Николай Львович кричит им вдогонку: вы

ж смотрите, сукины дети, прочитайте про Древний Египет, как его покорял

Македонский, и какие там строили храмы, и каким божествам поклонялись; я

спрошу вас, такие-сякие, про жрецов хитроумных, египетских, и про всех

фараонов — бездельников, кто какую династию выплодил. А они, шутники-балагуры, говорят: не волнуйтесь, профессор, фараонов мы ваших изучим, им теперь никуда

не деться, день-другой подождут — не состарятся, а у нас и без них дел по

горло: зацвели, мол, каштаны в городе, и горят их цветы белым пламенем, точно

свечи зажгли в канделябрах, как же нам, дорогой профессор, не взглянуть на

такое чудо, до свидания, и будьте здоровы, и привет Рамоесу Второму.

Николай Львович на студентов не обижается — он сегодня, друзья, от радости сам

цветет, как каштан, понимаете ли. Дома ждет его Роман Юрьевич — и у них два

билета в театр! Там в двенадцать часов представление — сказка Андерсена

“Огниво”, про солдата и хитрую ведьму, про собак вот с такими глазами, про

любовь и, конечно, про золото — ого-го! полный ранец! не шутка ли? — привалило

же счастье солдату!

Ну да что толковать вам про сказку — Николай-то Львович торопится, вон бежит

он, портфельчик под мышкой, зонт складной торчит из кармана, плащ и шляпа в

газету завернуты. Эй, таксист, погоди-ка, голубчик… стой же! ять твою мать

коромыслом! что с того, что ногой голосует он — руки заняты, черт шалопутный

ты!.. как тебя, говоришь, Филимон? ну прости-извини, Филимон, и давай на

Кавказскую улицу… Вот мой дом, посигналь-ка, дружочек. Бип-бибип! — занавеска отдернулась, и в окошке, смотри, Филимон, там в окошке мелькает

рожица, вся смеется и скачет, как мячик, и кудряшки взлетают над нею… Кто он

есть, Филимон, разумеешь ли? Олух он или сам… царь небесный?.. Вот и я

говорю, Филимон ты мой, нам с тобой разуметь не дано.

3

В театр долго они собирались — и чуть было не опоздали. Виноват же во всем — кто б вы думали? — этот старый Осел Оболдуевич, этот Дуб-Дуремар фон

Балбесович, Крокодил-Мокодил Обормотович, или дурья башка, государи, или как

вы еще прикажете величать Николая Львовича? Роман Юрьевич, он ни при чем.

Он-то загодя был наряжен. У него белый бант на шее, позолоченной брошкой

пристегнут, и беретик с красным помпоном, и костюмчик малиновый в клеточку.

Николай же Львович, друзья, он такую развел мороку! Сто часов набривал свои

щеки, сто часов поливал себя “Шипром”, а потом как достал из шкафа все свое

барахлишко паршивое да как начал скакать перед зеркалом — то не так ему, это

не эдак, туфли жмут и скрипят, как собаки, галстук пестрый и плохо завязан, а

пиджак, хоть и новый совсем, да фасон у него идиотский, можно бочку…

— Слона!

— Бегемота!

…можно шкаф в тот пиджак засунуть.

В общем, вышли они кое-как.

4

В театре пахло паркетом и бархатом… А на сцене такое делалось! У собаки, у

той, что — золото, дым клубами валил из пасти, и глаза ее страшно сверкали, полыхали, вращались, скрипели. Ведьма что-то в дупло кричала, скрежетала

зубами, хрипела, и визжала, и танцевала, все грозила солдату бравому, а когда