Аркадий Шугаев - Щепотка перца в манной каше

— Хуйня, Аркаша! Не понравится — вернешься. «Объявляется посадка на рейс Санкт-Петербург — Тель-Авив», — слова аэропортовского диктора прозвучали как приговор. Мы расцеловались с провожающими и пошли к таможенному терминалу. Я обернулся: мама плакала…

Самолет набрал высоту, и по внутреннему радио стали что-то вещать на непонятном языке. Самолет принадлежал израильской авиакомпании. Инга, моя жена, сидящая в соседнем кресле, с неохотой стала мне переводить. Она и сама-то знала иврит неважно, но сложив в цепочку известные ей слова, получила довольно связное представление о сути монолога невидимого информатора.

— Мы летим на высоте десять тысяч метров, время полета — четыре часа, в полдень самолет приземлится в аэропорту «Бен-Гурион», Тель-Авив.

— Это все, что они сказали? — недоверчиво поинтересовался я.

— Да, это все! — огрызнулась Инга.

— Просто мне показалось, что прозвучало слово, похожее на алкоголь, — миролюбиво заметил я.

— Это ты всегда услышишь, на любом языке поймешь. У тебя же есть коньяк, какой тебе еще алкоголь нужен?

Я с сожалением побултыхал содержимым почти уже пустой четвертьлитровой фляжечки, заботливо припасенной еще в Санкт-Петербурге.

— Осталось-то всего на два неполноценных глотка! — сокрушался я.

— Дадут, дадут тебе сейчас спиртного за счет авиакомпании, — раздраженно фыркнула Инга и отвернулась, с подчеркнутым интересом уставившись в иллюминатор.

Я тоже посмотрел в окошечко. Там был только какой-то белесый туман, и ничего больше.

О! Везут уже! По проходу медленно двигались стюардессы с тележкой. Вся она была уставлена махонькими бутылочками — водка, джин, виски. Удручал только их микроскопический объем — не более 50 миллилитров в каждой. Кроме спиртного предлагались еще сок, кола, минералка. В числе пассажиров было много эмигрирующих из России, таких же, как и мы с Ингой, поэтому соком и минеральной водой мало кто заинтересовался, кола также не вызвала ажиотажа. Когда вожделенная тележка поравнялась с нашими креслами, Инга, вероятно, назло мне, заказала апельсиновый сок и, получив его, с вызовом посмотрела на меня. Я вызова не принял и попросил виски. К нему полагался пластиковый стаканчик. Ну смех ведь! Если бы давали хоть граммов по двести, стакан был бы уместен, а тут 50 миллилитров! Я попробовал пить маленькими глоточками. Не получилось. А ведь до Тель-Авива еще три с половиной часа лета и неизвестно, предложат ли нам еще выпить. Слава Богу хоть курить здесь было можно, я достал сигареты, зажигалку. Вдруг — чудо! Тележка поехала обратно, и пассажирам вновь предлагали напитки. Я радостно завладел еще полтинником виски. Смотрю, а сосед-то мой справа — тычет в лицо бортпроводнице два растопыренных пальца с обгрызенными ногтями и орет (чтобы та лучше поняла, наверное):

— Дабл! Можно? Дабл!

Стюардесса с улыбочкой протянула ему два по пятьдесят. Мужик, заметив мой взгляд, радостно улыбнулся.

— Вот так вот! Америка! — воскликнул он.

— Почему — Америка? Это ведь израильский самолет, — недоумевал я.

— Это без разницы, главное, пей сколько хочешь. Демократия! Понял? — мужик проворно вылил обе бутылочки в стакан.

— Будь здоров! — тостонул он в мой адрес и проглотил всю жидкость.

«Сволочь!» — подумал я.

Стюардессы с тележкой появлялись еще дважды и тут уж я, по примеру находчивого соседа, требовал себе «дабл». Инга только рукой махнула, когда я ей пытался объяснить, что таким образом снимаю стресс на почве эмиграции. Это я в брошюрке прочитал: «Эмиграция — сильнейший стресс». Так и было написано.

Вскоре в иллюминаторе появилась двухцветная картинка, похожая на украинский флаг — синее море и желтая полоса песочного берега. Вот и он — Израиль, Земля Обетованная! Температура за бортом «Боинга» 24 градуса со знаком плюс, а когда мы вылетали из Питера, заиндевевший термометр показывал тоже 24, но только минус. Было шестое февраля.

У трапа самолета стояла полицейская машина с мигалками, дверцы открыты, опираясь на них, замерли два израильских мента. Оба в черных очках, форма — как у американских копов. Они пристально всматривались в людей, спускающихся по трапу. Рядом поджидал автобус, доставляющий пассажиров в здание аэропорта.

Нас, прибывших сюда на постоянное жительство, отделили от остальных, прилетевших этим рейсом. Словоохотливый юноша в очках стал вежливо и терпеливо объяснять, как заполнить множество бланков и куда идти после прохождения паспортного контроля. С грехом пополам заполнили мы с Ингой документы и, миновав пограничников, оказались в прохладном зале. Работали кондиционеры. Из динамика на стене вдруг раздался голос, по-русски, но с акцентом, потребовавший от всех вновь прибывших мужчин в возрасте от 16 до 65 лет пройти к кабинету №1 для регистрации. Мне почему-то сразу вспомнился фильм про немецких фашистов, там тоже гнида какая-то орала в микрофон, чтобы все проходили в сарай для регистрации. Сарай потом подожгли. Вместе с людьми. Такая вот дикая ассоциация у меня возникла.

Нашел я кабинет №1, встал в очередь. Передо мной нервно переминался крепкий мужик с обширной лысиной.

— Сейчас члены у нас проверять будут. У кого не обрезан — отправят обратно, — шепнул он мне.

Когда подошла его очередь, и он оказался в кабинете, я оперся о дверной косяк и стал подслушивать. Я улавливал только голос плешивого мужика, он отвечал на какие-то вопросы. Реплики его были предельно лаконичны — «Да», «Нет», «Не знаю». Я догадывался, что в этом кабинете сидят люди из знаменитой организации «Мосад», поэтому и подслушивал. Мне было интересно, чего они от нас хотят. Плешивый выполз из кабинета, вытирая вспотевший лоб и лысину.

— Ну, проверяли член? — спросил я.

— Нет. Все намного хуже, — ответил он и, озираясь, скрылся за углом.

Я открыл дверь и зашел внутрь. В комнате стоял стол, за ним сидели двое молодых угрюмых парней. Я присел напротив них. Они стали засыпать меня вопросами. Еврей ли я? Не состоял ли в антисемитских организациях? Имел ли связи с КГБ? Я отвечал спокойно, без напряга. Нет, не еврей, не состоял, с КГБ связей не имею. Но какие-то подозрения на мой счет у ребят из Мосада все-таки возникли. Один из них встал у меня за спиной и кидал вопросы оттуда, второй вел фронтальную атаку. Ну, меня-то на такую плюшевую мутотень не возьмешь. Тоже мне мастера. У меня за спиной два года службы в конвойных войсках и сорок приводов в милицию. Я умею держаться на допросах — питерским следакам так и не удалось ни разу привлечь меня к уголовной ответственности. К тому же, уезжая из России, я не собирался изменять своей Родине, выдавать какие-то ее секреты. Да и не знал я никаких секретов…