Ник Келман - Девочки

Ты выглядела такой счастливой. И я наслаждался твоей компанией. Меня не особенно интересовала средневековая история папства, но она так возбуждала тебя, делала тебя такой живой, что я мог слушать твои рассказы часами. Твои глаза загорались, когда ты говорила об этом, сияли. Такого не случалось, когда ты рассказывала о своей работе в PR-компании. Я помнил, почему я увез тебя так далеко, чтобы задать всего один вопрос, ответ на который мне был уже известен.

Последней нашей ночью, после ужина, здесь, у главного фонтана в центре перекрестка, я попросил тебя выйти за меня замуж. Ты, конечно же, ответила «да». И это было то, что должно было случиться. Не было ничего неверного, совсем ничего. Я чувствовал себя прекрасно.

Во время обратного полета ты время от времени посматривала на кольцо, надеясь, что твоя соседка скажет, какое оно прелестное, спросит тебя о нем. Но она была слишком стара, она читала, ела и ничего не говорила. Наконец где-то посередине Атлантического океана ты обняла меня за шею, вздохнула и, закрыв глаза, шепнула:

— Как в сказке!

Я поцеловал тебя в бровь и слегка отодвинул твою левую руку, чтобы увидеть отчет, который пытался читать.

Но я помню, как держал тебя за руку в Авиньоне.

Ты ненавистнейший мне меж царями, питомцами Зевса!

Только тебе и приятны вражда, да раздоры, да битвы.

Храбростью ты знаменит; но она дарование бога.

Иногда ты просыпаешься среди ночи. Твое сердце наполняет страх, тот самый ужас, что ты ничем не защищен, что ты уязвим, что, несмотря на все твои деньги и многочисленных подчиненных, завтра ты можешь оказаться на улице — рабочим на фабрике, водителем автобуса, — и будешь препираться с подружкой по поводу того, можете ли вы себе позволить сходить в кино. Всего лишь какое-то вшивое кино. Ты лежишь, уставившись туда, где в темноте должен быть потолок, и осознаешь, что рядом с тобой кто-то есть. Но ты не знаешь кто. Ты даже не был особенно пьян. Наверняка это кто-нибудь из привычного круга кандидаток — временные секретарши, пробивающиеся на сцену актрисы, юные сестрички. Они не в состоянии ни поговорить с тобой, ни выслушать тебя, ни найти тебя очаровательным. И сейчас одна из них лежит рядом с тобой. Она, должно быть, младше тебя раза в два. Но это все, что тебе известно. Ни ее лицо, ни ее имя, ни ее тело тебе не ведомы.

И ты ненавидишь себя за собственную слабость, за то, что снова принял наркотики, за то, что курил уже брошенные тобой сигареты. Ты хочешь, чтобы ее тут не было, кем бы она ни была.

Утром, когда ты просыпаешься, она уже в душе. Тебе становится интересно, как она выглядит, но это не имеет значения, потому что она должна уйти. Но когда шум воды стихает, она, не стыдясь своей наготы, ступает в комнату, вытирая тело полотенцем для рук. Совсем не так, как женщины твоего возраста, которые как можно быстрее выключают свет и натягивают длинные юбки, чтобы спрятать свои обвисшие тела. Ее мокрые волосы и блестящие в утреннем солнце соски, и браслет на ее лодыжке, или татуировка, или проколотый язык, или что-нибудь вроде этого заставляют тебя трепетать, и ты уже знаешь, что не выгонишь ее, и будешь слушать ее болтовню весь ланч, кивать головой и улыбаться. И не потому, что тебе хочется нравиться ей. А потому, что наблюдение за ней действительно вызывает у тебя улыбку, потакание ей действительно делает тебя на миг счастливым. Как наблюдение за чем-то свободным, вольным, как наблюдение за спущенной с поводка собакой, резвящейся на пляже. Ты слишком устал, чтобы так же бегать, слишком озабочен, чтобы наслаждаться солнцем и волнами, но наблюдение за тем, как резвится это животное, как оно получает удовольствие, по меньшей мере, помогает тебе вспомнить, на что это похоже. Зарабатывая деньги, ты разучился ими наслаждаться. А другие могут только наслаждаться ими, потому что они их не зарабатывают.

Если вы занимаетесь бегом вместе с другом, и оба при этом в состоянии вести разговор, можете быть уверены — от пробежки не выйдет никакого толка.

Ты позволишь ей наряжать тебя, позволишь выучить тебя новым танцам, сводить тебя в новые клубы, новые бары, хотя в действительности для тебя это не имеет значения, ибо для нее — имеет. Ты позволишь ей затащить себя в грязный тайский ресторан с посредственной едой, а когда она спросит: «Ну как тебе?», ты ответишь: «Супер!» И она скажет: «Я же говорила!»

И ты оставишь все как есть, потому что не сможешь ничего объяснить, да и пусть уж она лучше останется счастливой и несведущей, чем информированной и несчастной. По сути, это происходит из-за того высшего шика, которым ты соблазняешь ее, и поэтому ты не можешь быть ни с одной из них слишком долго. Потому что, получив информацию, они становятся такими же, как ты, они становятся такими же уставшими и пресыщенными. Но пока они еще не понимают мир, они все еще могут напомнить тебе о радости. Они — маленькие сгустки радости.

Через них ты можешь проживать свою жизнь, даже если ты смертельно устал. Маленькие сгустки радости в бикини-стрингах, которые еще не слишком устали, чтобы заняться парасейлингом, у которых все еще вызывает трепет панорама, открывающаяся взору при прыжках с парашютом, которые еще не открыли для себя, что нет ничего, стоящего открытия. Да, ты хочешь обладать ими. Но не как собственник, а духовно.

Требует бог Аполлон, чтобы я возвратил Хрисеиду;

Я возвращу — и в моем корабле и с моею дружиной

Деву пошлю; но к тебе я приду, и из кущи твоей Брисеиду

Сам увлеку я, награду твою, чтобы ясно ты понял,

Сколько я властию выше тебя…

Мы улыбаемся, когда они рассказывают нам что-то, чего мы не знаем и что еще меньше понимаем.

Улыбаемся, когда они распекают нас за то, что мы скучны, за то, что не хотим ничего делать, кроме как просто сидеть, когда у нас выпадает возможность не работать, несмотря на деньги и игрушки, которые у нас есть, деньги и игрушки, о которых мы всегда мечтали.

— Мы могли бы заняться чем угодно, — говорят они. — Слетать в Китай на выходные, погонять на машинах, все что угодно, но единственное, чего хочешь ты, — сидеть здесь и пялиться в самый большой из всех виденных мною телевизоров.

Да, это все, чего мы хотим, но не все — чего хотели. Сил на что-нибудь еще уже не хватает, ушла энергия, и они должны быть благодарны нам за это, ибо именно поэтому мы в них нуждаемся, именно поэтому они заставляют нас трепетать, именно поэтому мы улыбаемся им и ничего не говорим, ведь теперь они — наша энергия. Они обладают энергией, которую мы растратили в других местах, они нужны нам, чтобы мы могли оторваться от дивана, потому что без них было бы достаточно минутного покоя.