Джеймс Келман - Воскресные газеты

Множество рассказов и два романа, которые Джеймс Келман написал за последние 16 лет, завоевали ему признание и репутацию талантливого и сильного писателя. Рецензенты пишут о нем: «Его произведения всегда захватывают» (газета «Гардиан»), «Значительно… умно, психологически глубоко и порою трогательно» (литературное приложение к газете «Таймс»).

Келман хорошо ощущает, что такое жизнь тех людей, которые находятся на нижних ступенях социальной лестницы, людей, живущих в бедных кварталах больших городов — в первую очередь, в его родном городе Глазго. Однако суровый реализм смягчается у него юмором — как это обычно бывает в жизни, — и он часто переходит от сухих фактов к лирическим описаниям, от трагедии к фарсу. Очень важно то, что он отказывается от какой бы то ни было словесной изысканности: он абсолютно уверен, что культура создается из тех слов, которыми пользуется народ.

Келман родился в 1946 году; в 15 лет он ушел из школы и готовился стать наборщиком. В 17 лет он отказался от этой профессии; затем он часто менял работу, а иногда оказывался безработным. Сейчас он живет в Глазго с женой и двумя дочерьми.

Действие рассказа «Воскресные газеты» происходит в Глазго в 1970 году (фунты, шиллинги и пенсы были заменены во всей Великобритании десятичной денежной системой в 1971 году). Этот рассказ взят из сборника «Гончая на завтрак», опубликованного в прошлом году издательством «Секкер энд Уорбург».

Томми уже минут 10 как проснулся, когда наконец, нарушив тишину воскресного утра, у него под ухом зазвонил будильник. Томми отключил звонок и сразу же вскочил с постели. Несколько секунд — и он был уже одет. Он открыл дверь спальни и прошлепал по коридору на кухню. Рядом с бутылкой молока и сахарницей уже стояла тарелка с кукурузными хлопьями; он полил их молоком и посыпал сахаром.

Когда он кончил есть, скрипучая дверь приотворилась и в кухню заглянула мать, жмурясь от солнечного света.

«Уже встал?» — спросила она.

«Ага, мама. Вот только что съел хлопья».

Лица ее он не видел.

«Уже помылся?»

«Ага. Отличный день сегодня».

«Надо следить за собой. Где-то здесь апельсин».

«Ага, мама».

«Не «ага», а «да»».

Он кивнул и встал из-за стола, резко отодвинув стул, который громко проскрежетал по полу.

«Шшш! — прошептала мать. — Не разбуди папу».

«Прости, — шепотом сказал Томми. — До свиданья».

«Часов в восемь?»

«Не знаю», — ответил он, нагибаясь, чтобы взять брезентовый мешок для газет.

«Джон всегда часов в восемь забегает поесть», — сказала мать.

«Ага!» — сказал Томми и закинул мешок за плечо, как делал его брат.

«Не говори «ага»», — сказала мать, слегка нахмурившись; глаза у нее уже были широко открыты, она привыкла к яркому утреннему свету.

«Прости, мама».

«Ладно. Тебе уже пора. Пока!»

«Пока!» — отозвался он, и она исчезла в темной зашторенной спальне, но ее голова тут же снова появилась в дверном проеме:

«Шшш!»

«Что там происходит?» — спросил хриплый голос из глубины спальни.

«Прости, мама!»

Пока дверь затворялась, Томми услышал отцовский кашель.

Томми вымыл лицо и потом осторожно открыл входную дверь. Он вышел на площадку и опрокинул было пустую молочную бутылку, но ухитрился вовремя подхватить ее, прежде чем шум окончательно не затих. Где-то залаяла собака. Не осмеливаясь насвистывать, Томми бегом спустился по лестнице; на последнем пролете он перепрыгнул через несколько ступенек, а затем остановился и задержал дыхание, пытаясь понять, не разбудил ли он соседей, когда со стуком спрыгнул на бетонную площадку.

Выскочив наружу, он сбежал по ступенькам крыльца, уже не беспокоясь, производит он шум или нет. Перейдя дорогу, он облокотился на штакетник, ощетинившийся острыми кольями, и поглядел вдаль на долину. Утро было очень ясное. Он хорошо видел и холмы Старого Киркпэтрика и перевал Верблюжий Горб, соединявший их с Лозовыми холмами. Вставив два пальца в рот, Томми во всю мочь свистнул и рассмеялся, когда над ручьем и над Саутдином раскатилось эхо. Он повернулся и несколько раз раскрутил над головой брезентовый мешок. Затем он рысцой побежал по дороге, ударяя мешком по каждому фонарному столбу. Он уже не помнил, что сегодня за день и который час. Было такое ясное утро, и ему было так хорошо.

На холме Белсайд он замедлил шаг и огляделся вокруг. Что это вон там за холмы? Наверно, Ренфрузские. Или это все еще холмы Старого Киркпэтрика? Чем топать по гудрону, он сбежал с холма по зеленому склону. С тех пор, как он 10 минут назад вышел из дому, он еще не встретил ни души. Когда он неожиданно выскочил на Драмчэпел-Роуд сразу перед крутым поворотом, он чуть было не попал под грузовик.

Грузовик резко, со скрежетом, затормозил, и водитель высунулся из кабины.

«Сукин сын, ты что, спятил? — прорычал водитель. — Не видишь, куда прешь?»

Но Томми даже не замедлил бега. Он пронесся вниз по Гарскадден-Роуд и через служебный вход вбежал на территорию Драмчэпелской железнодорожной станции. Поодаль, посреди открытой площадки, был газетный склад, перед ним стояли две машины, а к стенам склада были прислонены несколько велосипедов. Томми толкнул дверь. От густого сизого воздуха защипало в глазах. В комнате было полно людей, и все, казалось, орали, переругивались и перешучивались друг с другом. Томми пристроился в конец очереди, состоявшей из мальчиков, торопившихся получить свою порцию газет. Впрочем, мальчик, стоявший перед ним, оказался взрослым мужчиной с бородой. Томми уставился на него. За широким прилавком трое мужчин с помощью двух подростков раздавали воскресные газеты. Двое мужчин — толстый и тощий — зычно хохотали над анекдотом, который рассказывал третий — стриженый ежиком. Мальчики тоже улыбались: должно быть, анекдот был действительно смешной.

Каждому мальчику вручали тугие связки газет, и один получил так много, что ему потребовалось целых два мешка. Когда подошла очередь Томми, он сунулся вперед и крикнул:

«Участок номер шесть!»

«Номер шесть? — переспросил, глядя на него, стриженый ежиком.

«Ага».

«А где Макензи?»

«Он уехал в летний лагерь. Я его младший брат».

«В чем дело?» — спросил тощий.

«Говорит, что он младший брат Макензи», — отозвался стриженый ежиком, обернувшись через плечо.

«Таки младший!» — нахмурился толстый.

«Сколько тебе лет, парень?» — спросил стриженый ежиком.

«Двенадцать с половиной. Я уже был на этом участке с братом. Три раза».