Факир Байкурт - Избранное

— Я есть очен благодарна тебе, Гюльджан-ханым. Я иметь желаний давать тебе много деньги.

Гюльджан помотала головой, засмеялась:

— Мне ничего не надо, Бетти-ханым. Я сильно любить вас, и Джейн, и Роджер, и Харпыр-бей. Поэтому ноу деньги. — Она подняла обе руки вверх и замотала ими. — Ноу деньги, ни за что!

— Гюльджан очень жалеет, что вы уезжаете, — сказала я по-английски Бетти. — Она говорит, что помогала вам не за деньги, а по дружбе.

Бетти крепко обняла Гюльджан и крепко поцеловала ее.

— Тогда я буду дарить тебе много маленькие подарки.

— Спасибо тебе, Гюльджан, большой спасибо, — включился в разговор мистер Харпер. — Сегодня я иметь беседа по телефон с каймакам Сулакча. Я просить его передать Карами, чтобы он приезжать завтра и забирать кресла.

— Вы правильно поступили. Пусть забирает кресла, пусть у него от сидения в них чирей на заднице вскочит! Вы правильно поступили, Харпыр-бей, — сказала Гюльджан и направилась к дверям. На прощание она помахала рукой детишкам: — Бай-бай, дорогие!

— Извините меня, — сказала я, — но сейчас, видно, неудачное время для чаепития. Я с минуты на минуту жду возвращения мужа, мне тоже пора уходить. Извините.

— Нет, нет, подожди, чай уже готов, — возразила Бетти и побежала на кухню.

Харпер опустился в кресло и закурил сигару. Сынишка пристроился у него на коленях.

— Надеюсь, Бетти не забыла пригласить вас на завтрашний коктейль? — спросил он.

— Разумеется, не забыла, — ответила Бетти. — И ты, и Сема-ханым, и все дамы нашего дома непременно должны присутствовать на нашем прощальном коктейле. Придут и наши друзья-американцы.

— Я не очень люблю, когда много народа, Бетти. Но ради тебя приду. Мы с мужем тоже приглашаем вас к себе на ужин. Нежат будет очень рад. Постарайтесь, пожалуйста, выделить нам один из своих последних вечеров. Очень просим.

— Постараемся, — ответил Харпер.

— Право, не знаю. У нас столько приглашений. Целый список! И от семейства Александеров из отдела образования, и от Мак-Дональдов из сельскохозяйственного отдела, и от нашего соседа Сабахаттина-бея. Но все-таки мы постараемся.

— Да-да, включите и нас в свой список. Будем ждать. А сейчас, милая Бетти, неси поскорей чай.

Прихлебывая горячий чай из чашки, я сказала:

— Мы часто будем вас вспоминать.

— Мы провели в Турции неплохие дни, не правда ли, Бетти?

— Да, здесь было очень приятно, — ответила она.

Я поднялась и распрощалась с хозяевами.

Дома первым делом я кинулась в ванную, но тут зазвенел телефон. Я решила, что это звонит Нежат из аэропорта, но ошиблась — то был Мурат, он звонил от Семы.

— Поздравь нас! — радостно кричал он в трубку. — Мы только что обнаружили это проклятое устройство! Наступит день, и мы откроем лекарство от рака… Хочешь взглянуть?

— Еще бы! Но только не сейчас, я собиралась принять ванну. Ты мог бы зайти через полчаса? А впрочем, нет! Мой супружник не нашел ничего лучшего, как вернуться именно сегодня! Такая досада! Но его еще нет. Приходи прямо сейчас. Слышишь? Чтобы через две минуты ты был у меня, Муратик!

Я запру дверь изнутри, так что муж не сможет войти в квартиру. Ничего с ним не сделается, подождет немного. Пусть думает, что меня нет дома, и отправляется к своей Нурджанджик. Ну и что?!

Через минуту Мурат уже звонил в дверь. Я впустила его в квартиру. Он не произнес ни слова и дал мне знак, чтобы и я молчала. Я тщательно заперла входную дверь, мы прошли в ванную комнату. Он вытащил из кармана яблоко, в нем, в самой сердцевине, был запрятан микрофон от подслушивающего устройства. Маленький такой, размером с болтик, угольного цвета.

— Это он и есть? — одними губами спросила я.

— Да, — беззвучно ответил Мурат.

У меня на глазах Мурат разломил его на мелкие части и бросил в унитаз. Я спустила воду.

Ванна уже наполнилась горячей водой, и я с наслаждением окунулась в нее.

Рассказывает Яшар.

Я снова в родной деревне. Вчера поздно вечером дедушка, отец и я вернулись домой. С куропаткой.

В эту ночь мне спалось спокойно. Рано утром я забрался на крышу, чтобы встретить восход. Солнце окрасило розовым цветом холмы и долины. Я, словно птица, каждой частицей тела ощущал легкость и силу. Чуть поодаль, гибко извиваясь, мирно катила свои воды наша река. Невесомый парок струился над водой.

А там, где еще недавно густели тугаи, чернела свежевспаханная земля. Богачи получили большие участки, бедняки — маленькие. Так водится испокон веков. Но больше так не будет! Просто не может так продолжаться! Но пока все остается по-прежнему.

Кружась, все выше и выше поднимается пар над водой. Вот она, наша славная, наша прекрасная Кызылырмак! Как я по ней соскучился! Сегодня же пойду гулять по берегу, где тамариск и дикие маслины по-прежнему стоят молчаливые и грустные. Пройду вдоль нового канала, вырытого тосйалынцами, — по нему уже бежит вода.

Крестьяне подготовили землю под посев озимых. Интересно, нашему семейству тоже выделили участок на месте спаленных зарослей? Какой? Наверно, самый махонький. Ничего не поделаешь, такие у нас нынче порядки. Если б разделили землю по справедливости, то это означало б, что поступили вопреки общепринятому порядку. Я многое понял, многому научился в Анкаре. Теперь я знаю, на чьей стороне сила. У меня словно просветлело в голове. Какая-то новая, могучая заря набирала силы внутри меня.

А дедушка, он тоже воспринимает все по-новому, как и я? А отец? Когда я смотрю на Кызылырмак, которая, зарождаясь где-то в Имранлы, катит свои воды почти через всю страну к Черному морю, минуя нашу деревеньку Дёкюльджек и сотни ей подобных деревень, мне кажется, будто я смотрю из прошлого в сегодняшний день и из сегодня — в дни грядущие. И это зримое будущее представляется мне отнюдь не плодоносной, райской долиной, а каменистым полем, поросшим бурьяном и колючками. Нам придется вложить много сил и терпения, много трудиться, сжав зубы, чтобы превратить его в истинно щедрую ниву. Нам всем надобно слить воедино свою волю и силу. Иного пути нет.

Кот Черныш разгуливает по двору. В доме запела куропатка. Я почистил клетку, посадил в нее куропатку и поставил на солнышке. Ну вот, теперь можно и выпустить ее наружу. Пусть гуляет по двору, если хочет. Пусть греется на солнце. А сам ушел в дом, где на столе уже стояла горячая тархана. Мне предстоит набраться сил.

В доме Старого Вели сидит заезжий седельщик. Перед ним разложены деревянные седельные остовы, войлок, козьи шкуры, большие шорные иглы и всевозможные изогнутые и прямые приспособления, названия которых известны лишь его собратьям по ремеслу, для остальных же не представляют интереса. Окружают его два-три десятка сельчан, благоговейно внимающих ему, как ученики — учителю. Пожилой седельщик уже выговорился и слова подбирает с трудом, даже запинается.