СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Кесарь уволил его по настоянию Ирины, но если б она могла знать, сколько он натворит бед, то заставила бы Варду просто прикончить Василия.

Аргирис, почувствовав, что чем-то раздосадовал Ирину, тотчас же переменил тему. Желая обрадовать ее, он сказал, что о ней говорили у папы Адриана. В разговоре принимал участие и зальцбургский архиепископ Адальвин. Она захотела узнать подробности, однако Аргирис извинился — он спешит, зайдет как-нибудь в другой раз. Одно, мол, ясно: они живо интересуются ею и ее судьбой.

Это было сразу после прибытия Константина и Мефодия в Вечный город. Ирине и в голову не приходило, что Адриан так встретит братьев. Вся улица была забита народом. Легаты непрестанно сновали туда-сюда. Папская конная гвардия расчищала путь. Ирина, не желая толкаться в толпе, смотрела на все с балкона. Укрывшись за вечнозеленым плющом, она вглядывалась в толпу, туда, откуда должен был прийти тот, кто столько лет продолжал жить в ее душе. Любила ли она его? Утверждать это она не могла. Ирина знала: все, что касалось его, было еще дорого ей, однако не было уже чистоты страсти и желания найти его даже в глуши монастыря. В первые дни в Риме она мысленно все время была с ним. Он был ее внутренней опорой, Ирина открывала его всюду, даже в голосе папы Адриана, но с тех пор, как вокруг нее стали увиваться новые поклонники и старая слава бывшей кесаревой снохи начала выводить ее из неизвестности, образ Константина потускнел и отдалился. И если бы не было его неожиданного появления в Вечном городе и встречи, затмившей встречи коронованных особ, она вряд ли почувствовала бы необходимость воскресить былое. В ней вновь заговорила женская суетность, желание связать свое имя с именем Философа, человека, который взбудоражил сонную леность папского города. И Ирина достигла своего. Первым пустил об этом слух Аргирис. Молва постепенно ширилась и разрасталась, так что возникла фантастическая небылица о еще более фантастической любви.

Когда братья вошли в Рим, они ни о чем не подозревали. Константин шел во главе процессии с мощами Климента Римского, за ним Мефодий с книгой на славянском языке, а дальше шагали ученики, запыленные, с блестящими глазами, и каждый о чем-то думал. С высоты балкона Ирина видела, как Философ время от времени поднимает мощи, благословляя людей, и она почувствовала, что тот образ, который когда-то волновал ее, постепенно снова завладевает ее душой. Человек, шедший внизу, был ослабшим, потемневшим от долгого пути и солнца. Холеная борода изрядно поседела. Раз, когда он обернулся к толпе, Ирина сумела уловить синеву его глаз и потом долго стояла, глядя на его удаляющуюся спину; она уже хотела войти в комнату, как запели известную ей молитву во славу Климента Римского, и она осталась на балконе. Ирина не раз слушала эту молитву в церквах и училищах Константинополя и при этом всегда чувствовала, что в ней плачет его душа. Ей казалось, Константин не о святом написал молитву, а о своей душе, навеки загубленной, исторгнутой из мира, молодой и жаждущей любви. Теперь молитва ворвалась в ее сердце со своей первоначальной силой, и она поняла, как страстно мечтала тогда о чем-то недостижимом. Папа никогда не встретил бы с таким шумом и почестями ее Варду, хотя перед ним дрожала целая страна. Кесарь не мог войти завоевателем в город божьего наместника, а Константин, преподаватель Магнавры, славянин, которым она так глупо пренебрегла, шагал теперь по красивейшей улице Рима, в конце которой его ждал святой апостолик, окруженный семью епископами и сонмом высших священнослужителей! И ради кого вышел на улицу божий наместник? Ради того самого Константина, который когда-то с глубоким юным волнением преподнес ей стихи и жадно ловил каждый ее жест. До чего разными оказались представления о величии и славе. В то время она искала славу в кругах знатных и сильных, а он — в мудрости и правде жизни. Выходит, он был прав... Ирина ушла с балкона. Одна древняя пословица всегда успокаивала ее, и Ирина часто ее повторяла: где вода была, там будет опять... Но она понимала, что к данному случаю это не подходит: чистая вода золотоносного родника нашла другое направление и прошла очень длинный путь, а потому вряд ли может снова течь там, где совсем недолго текла раньше. Она понимала: единственно возможную пользу ей еще удастся извлечь, только предав гласности их старую дружбу. Нет ничего плохого в том, если к своей славе она прибавит и славу Философа, а его самого сделает более интересным и загадочным. В пользе для себя Ирина не сомневалась. Яркий свет, падающий на Константина, бросил бы один из своих лучей и на нее, а это придало бы дополнительный блеск женщине, которая не прошла незамеченной в жизни такого человека, как Константин.

Молва распространилась широко, и Ирина не ошиблась в своих предположениях. Стоило ей появиться в церкви, где служили братья, и люди расступались перед ней, а слух, подобный ветру в весеннем лесу, ласкал шепот. Многие наблюдали за ней, за ее взглядом и остались крайне разочарованными поведением Константина. Его взгляд ни разу не устремился к красавице, голос ни разу не дрогнул, а щеки не покрылись краской волнения. Бледное лицо подчеркивало синеву глаз, а спокойствие внушало уважение. Было что-то отшельническое, покоряющее в его прямой фигуре, в силе его слова. И любопытство, словно щенок, вертелось вокруг него, ища подтверждения своим догадкам. Даже Ирину смутили сосредоточенность и спокойствие Философа. Два раза занимала она такое место, где он не мог не заметить ее, однако Константин проходил мимо с поднятой головой, погруженный в свои мысли. «Почему?» — спрашивала она себя и не могла найти ответа. Пока молва не стала достоянием знакомых. Ирина часто собирала их у себя дома, но теперь перестала приглашать, и это еще сильнее разожгло любопытство. Они предполагали, что тут замешан Константин, человек, который имел власть над красавицей. Все это были пустые догадки. Дело было в другом: Ирина решила таким путем еще больше взвинтить интерес к себе. Она не могла объяснить слепоту Константина. Может, он не допускает мысли, что она находится в этом городе? Или она так изменилась, что он уже не может ее узнать? Ирина всматривалась в свое отражение в серебряном зеркале и не находила большой разницы с той Ириной, которую он знал. Разумеется, годы изменили ее, но не настолько, чтобы ее нельзя было узнать с первого взгляда. Ирина не многого хотела от него. Лишь бы его взгляд на мгновение встретился с се взглядом и он вздрогнул бы от неожиданности! Похоже, не столько она сама нуждалась в этом, сколько все, кто ожидал, что вот-вот что-то произойдет между Философом и женщиной, предопределившей его жизненный путь, — так думали многие знакомые Ирины. В сущности, эту мысль внушила им она сама...