СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Мефодий хорошо понимал намерения палы, и поэтому крепло его желание поехать в Константинополь через Болгарию. Ведь теперь он имел право быть также и архиепископом Болгарии. Мефодий мысленно уже ехал по этой стране, раскинувшейся по обе стороны Хема. Где-то там было и его прежнее маленькое княжество, в котором Константин и Климент посеяли первые семена новой азбуки. Если Иоанн жив. Мефодий, может, увидит новый очаг знаний, зажженный Константином... На сей раз в Велеграде посольство встретили со всеми необходимыми для такого случая почестями. Князь Святополк принял его в день прибытия. Святополку сообщили решение папы и вручили письмо и буллу. Святополк не имел оснований быть недовольным. Приняв его в вассалы, папа тем самым признавал полную свободу и независимость Моравии и ее место в семействе самых сильных государств. Эта новость была отмечена как подобает: продолжительными празднествами, церковными песнопениями и богослужениями. Целую неделю голоса священников наполняли церкви благословениями папе и князю Святополку. Передача князю полного права самому решать все церковные споры была признанием силы и мудрости Святополка. Наблюдая за проявлениями княжеской радости. Мефодий стал побаиваться за будущее своей миссии. Отныне князь становился судьей — он так вырос в собственных глазах, так загордился, что было неловко смотреть на него со стороны. Когда Семизиси подчеркнул заслуги архиепископа в решении вопроса о вассальной зависимости, Мефодий увидел, как лицо Святополка потемнело. Вихинг, заметив холодок в глазах князя, воспрянул духом. Его место у князя не потеряно. Еще не кончились торжества, а до ушей Мефодия дошла сплетня, что, мол, папа дал Вихингу отдельное письмо, в котором велел изгнать учеников Мефодия из Моравии, его самого лишить поста архиепископа, а новую азбуку запретить и уничтожить. Зная правду. Мефодий не обратил особенного внимания на эту клевету. Он начал усиленно готовиться к путешествию через болгарские земли, но злоязычная молва ползла среди людей и изо дня в день все больше смущала и тревожила их. Тогда архиепископ решил попросить своего противника прочитать народу письмо папы. Вихинг не соизволил выполнить просьбу, но подтвердил наличие особого письма.

И вот огромная площадь перед дворцом заполнилась мирянами и священниками. На лестнице кафедрального собора — Вихинг и Мефодий; по обе стороны от них — ученики. Архиепископ первым прочел вслух письмо папы. Пришла очередь Вихинга, но тот медлил. Наконец, подгоняемый нетерпеливыми возгласами собравшихся, он уткнулся носом в пергамент и забросал Мефодия и его последователей скверными словами от имени папы Иоанна VIИ. Савва не выдержал, выхватил письмо из рук Вихинга и протянул Горазду. Ко всеобщему изумлению, вся хула оказалась ложью. У Вихинга была такая же копия послания папы к Святополку. В наступившем смятении никто не заметил исчезновения Вихинга, который, боясь гнева обманутых мирян, спрятался в святом алтаре.

Мефодий поднял руку; он хотел говорить. Толпа притихла. Архиепископ Моравии попросил людей вернуться в свои дома и беречь истинную веру, ибо дьявол коварен и может даже принять образ служителя святой церкви.

Всем было ясно, в чей огород брошен камень. На следующий день Мефодий написал два письма: Иоанну в Рим и Святополку, — в которых уведомляв их о деяниях Вихинга. Послав письма со своими людьми, он почти забыл о случившемся. Он готовился в путь. Вместо себя архиепископ оставил Климента, а в путешествие решил взять Наума, Савву и Константина, из молодых учеников — Марка и Лаврентия. Вихинг на свои лад подготовился к их отъезду. Его последняя клевета была такой: Мефодий-де едет потому, что василевс и патриарх Константинополя припугнули его страшной угрозой. Архиепископ обошел клевету молчанием. Его ждала дорога, ждали новые дела. Тут было не до Вихинга. Мефодий уходил к истокам своего пути, в мир своей молодости. Такое возвращение в прошлое всегда волнует.

Ученики во главе с Гораздом и Климентом долго шли рядом с повозкой, внимая советам Мефодия. Ему хотелось все предусмотреть, оставить готовые решения на все случаи, предостеречь от неприятных неожиданностей.

Когда город остался далеко позади, Мефодий встал в повозке на колени и троекратно перекрестил их.

С княжеской охоты в Брегале прошло немало времени. Жизнь в столице вновь завлекла Бориса в хитросплетение церковных и светских проблем. Очередной собор в Константинополе не прибавил ничего нового к болгарскому вопросу, если, конечно, не считать того, что уже никто не осмеливался вмешиваться в дела болгарской церкви и болгарского государства. Правда, своего патриарха еще не было, но архиепископ Иосиф чувствовал себя вполне независимым. Князя раздосадовало тупое упрямство папских посланцев Евгения Остийского и Павла Анконского. Слушая их, он думал о самодовольстве и ограниченности человека. Глупец не сознает своей глупости. Она неотделима от него, он размахивает ею, словно конским хвостом на боевом копье. Папские послы так и не поняли простой истины; Борис — единственный хозяин на своей земле, и если он принял их для беседы, то сделал это только по собственному желанию. Угрозы легатов звучали столь нелепо, что ему хотелось вышвырнуть их вон вместе с их спесью. Он удержался, ибо не был намерен ссориться с папой. Надо закончить начатую игру и добиться поставленной цели — своей, болгарской патриархии.

Это была единственная беседа с папскими послами. Сколько потом они ни настаивали, Борис отказывался их принять. И так продолжалось до тех пор, пока уязвленное самолюбие не заставило их покинуть Болгарию. Князь до сих пор помнит тот отъезд. Никто не вышел провожать их. Впервые была нарушена традиция — относиться к гостям с уважением и вниманием... Лил дождь, и двое всадников выглядели жалкими и перепуганными, от их индюшачьей надутости не осталось и следа. После отъезда послов Борис с гневом думал о Риме. Но, поразмыслив, решил послать Сондоке с дарами Иоанну VIII — засвидетельствовать свое почтение. Сондоке вернулся быстро и привез от папы письмо, полное надежд на будущее благоденствие Болгарии в лоне римской церкви. Для таких надежд не было реальной почвы, но они были необходимы божьему наместнику, и он тешил себя ими. Иоанн VIII обещал золотые горы, если князь укроется под его крылом. Но Борис-Михаил хорошо помнил недавние времена: папские наместники в его стране не признавали другой власти, кроме божьей. Не желает князь иметь таких опекунов. Он давно вышел на детского возраста, его рука окрепла, и он не нуждается в непрестанных советах. Фотий оказался умнее и перестал поучать его.

Пребывание Бориса-Михаила в Брегале было связано не только с охотой. Он хотел проверить, к чему привело прекрасное начинания Иоанна, благословленного Константином Философом. Князь несколько раз спрашивал об этом сестру, но ее ответы не удовлетворяли его. Князь знал о смерти кесарева сына и считал ее делом рук фанатика-язычника. Убийцу долго разыскивали, однако на след не напали. Эта печальная история ослабила интерес князя к хорошо начатому делу, и он редко вспоминал о нем. Но чем определеннее складывались в его пользу церковные дела, тем больше возрастала нужда в своей азбуке и в своих книгах. Тут не поможет никакой собор, тут необходима мудрость просвещенных людей, знатоков письменности. Белый монастырь с его приятной чистотой привлекал Бориса-Михаила, он ходил на все вечерни. Но уже чувствовалось отсутствие отца Сисоя — добрый старец переселился в лучший мир, навсегда освободившись от земных забот. Братия выбрала игуменом молчаливого суховатого отца Панкратия, вечно куда-то спешащего и чем-то озабоченного. Кроткая, благая улыбка редко озаряла его костлявое лицо. Жизнь в монастыре, как и прежде, подчинялась строгому распорядку, каждый монах знал свои обязанности. Лишь юродивый, преподнесший когда-то князю дикие груши, жил сам по себе. Время запорошило снегом его волосы, прорезало лицо тропинками морщин, но взгляд его по-прежнему не пропускал ни одного гостя монастыря. Он еще в отдалении встречал их и бормотал благословения, пока ему не опускали в руку какую-нибудь монету. Борис-Михаил всегда одаривал его. Юродивый запомнил это. При его появлении он бросался открывать ворота, кланялся до земля. Вначале монахи гнали его прочь, но поняв, что князь не сердится, оставили юродивого выражать свою радость, как ему бог повелел. Во время посещений монастыря Борис-Михаил узнал подробности о монахах, начавших когда-то изучать азбуку Константина. Из них двое умерли, трое переехали в нижнеболгарские монастыри; остались только четверо. Их привели к князю. Оказалось, что все их усердие сосредоточилось на переписывании подаренных Философом книг. Попытки переводить жития святых с греческого не удались. Все четверо утверждали, что переводчиками могут быть только святые люди.