Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Шаваль дождался, пока стемнеет, подвинулся к своей спутнице чуть поближе и осторожно обвил ее рукой за плечи. У Денизы закружилась голова.

Они долго сидели неподвижно. Народу на ступеньках почти не осталось. Несколько парней с гитарами, влюбленные парочки. «И я как они, — подумала Дениза Тромпе. — Наконец-то я как все!..»

— Вы довольны? — снова спросил Шаваль.

— Еще бы! — вырвался у Денизы счастливый вздох.

— А завтра во сколько закат?

— В двадцать один двадцать три.

— Вы и в самом деле умница! — Он дотронулся до ее мочки.

Неземное наслаждение!..

Шаваль прижал ее крепче и представил себе дивные формы Гортензии.

— Брюно… — осмелев, шепнула Дениза.

— Что?

— Мне так…

— Тише, Дениза. Давайте помолчим. Такие минуты покоя и красоты лишними словами только испортишь.

Она умолкла, стараясь запечатлеть в сердце все оттенки счастья, которыми играло и переливалось это чудесное мгновение.

Внезапно Шаваль вскочил как на пружине и принялся хлопать себя по карманам.

— Господи! Ключи! Куда я девал ключи?

— Точно нет в карманах?

— Днем они были на месте, я точно помню. Когда я заходил к вам в кабинет…

«Тогда она высвободилась из его мужественных объятий. Его плечи и грудь, казалось, принадлежат изваянию работы Бернини, твердые бицепсы — матросу, который целыми днями ворочает парусами. Кожа у него было умопомрачительно нежная, как чашка густого молока, свежего, еще чуть дымящегося…»

— Надо вернуться к вам на работу! Иначе я разбужу мать, ведь я вернусь поздно, а это так вредно для ее здоровья…

— Но ведь мы только присели… Я думала…

Она думала, он поведет ее ужинать в один из туристических ресторанчиков, на которые она заглядывалась воскресными вечерами, когда они ходили с родителями гулять. Изредка, когда им становилось чуточку полегче на душе и на горизонте тусклой, унылой жизни вдруг ненадолго забрезживал огонек надежды, они выбирались с кладбища Пер-Лашез и поднимались до самого Монмартра. И Дениза втайне лелеяла надежду, что сегодняшняя прогулка станет своего рода ностальгическим паломничеством, в котором память о родителях будет символически соседствовать с мыслями о Брюно.

— Пошли! — приказал Шаваль тоном римского полководца, привыкшего командовать. — Идем обратно к тебе на работу, мне надо забрать ключи, абрикосинка моя золотистая!

От этой простой уловки — обращаться к ней то на вы, то на ты, — его спутница совершенно теряла голову. А «золотистая абрикосинка» добивала ее окончательно.

«Он вытянул руку, ухватил ее за ворот пальто и грубым, властным рывком привлек к себе. Она вскрикнула — и снова у нее вырвался крик, когда он впился зубами в ее нежную шею. Сладкая боль!.. Он прижал ее к себе еще крепче, изнемогая от страстного желания провести обеими руками по ее атласной коже, ощупать каждый изгиб ее великолепного тела…»

— Да-да, — прошептала она, и они принялись ловить такси, чтобы поскорее добраться до авеню Ньель.

У Шаваля был наготове хитроумный замысел.

За последние несколько дней потеплело, и Пищалка, осмелев, все чаще стала одеваться в наряды с глубоким вырезом. В ложбинке на ее чахлой груди Шаваль углядел ключик на золотой цепочке: простой, серый, неброский по сравнению с остальными золочеными подвесками. Как-то вечером, под конец рабочего дня, он приметил, как она украдкой сняла цепочку и заперла этим ключиком ящик стола.

Ясное дело, решил Шаваль, ключик-то не последней важности. Но не мешает перепроверить. К тому же перезрелый аромат Пищалки и весь этот закат ему уже порядком надоели. Пора сниматься с места.

В контору они вошли уже сильно за десять вечера. В квартире Рене и Жинетт свет не горел: должно быть, спят. Вот и отлично. Никто не нагрянет.

Дениза набрала код, чтобы отключить сигнализацию. «1214567», — приметил Шаваль. Пригодится.

Она достала из сумочки связку ключей и принялась одну за другой открывать двери.

— Свет не зажигайте. А то подумают, что забрались воры.

— Да ведь мы ничего дурного не делаем, — возразила Дениза.

— Я-то понимаю, но что люди подумают? Вообразят невесть что, вызовут полицию… Вас это погубит! Вы же знаете, как всем повсюду мерещится дурное!

Она вздрогнула и отшатнулась. Шаваль почувствовал, что ее решимость слабеет, и резко притянул ее к себе.

— Мы и вправду не делаем ничего дурного, абрикосинка моя золотистая…

Шаваль шел вслед за Денизой по коридору, раззадорившись при одной мысли о предстоящем злодеянии. Как все обтяпать?.. Риск велик. Главное — чтобы она не заподозрила, что ему просто нужен ключ. По спине у него пробежала дрожь, и он даже ощутил некое эротическое возбуждение. Цель уже совсем близко! В темноте он почти не видел Денизу и без труда представил себе вместо ее лица лицо Гортензии. В памяти снова встали ее длинные ноги, стук каблучков по мостовой, жгучее кольцо, сжимавшее его плоть… Не удержавшись, он тихонько вскрикнул и изо всех сил прижал к себе Пищалку. Запустив руку ей в волосы, грубо откинул ей голову назад и жадно потянулся к ее губам.

— Не здесь! Не сейчас! — заверещала та, отворачиваясь.

— Что? Вы не даетесь? Я уже сколько месяцев изнываю!..

— Не здесь! — повторяла она, вырываясь.

— Ты моя, Дениза. Ты сама этого еще не знаешь, но ты моя…

Шаваль провел пальцем по ее коже от шеи вниз и словно невзначай коснулся ключа на цепочке.

— Что это? — делано удивился он. — Дурной амулет, чтобы не подпускать меня к тебе? Тонкий намек, что мне не следует заходить дальше? Что моя страсть оскорбляет тебя? Так скажи мне об этом напрямик! Не играй моими чувствами! Ах… Ты как все женщины. Холодна и расчетлива! Ты просто использовала меня!

Дениза, краснея, лепетала: «Нет-нет, вовсе нет…»

— Конечно! Мои ласки тебе противны… А все этот подлый ключ! Провозвестник злосчастья!

Шаваль жарко сопел ей в шею, в декольте, в затылок, в ухо, изо всех сил стараясь припомнить убедительные доводы Анриетты. Пищалка млела в его объятиях. Он резко оттолкнул ее, словно сраженный женским предательством. Она со стоном рухнула на стул.

— Прощай, абрикосинка. Мне казалось, между нами возможны сильные чувства… Но ты отвергаешь меня.

— Но я…

— Этот ключ у тебя на шее — символ отказа. Тебе не хватает духу выговорить это вслух, но этот ключ достаточно красноречив! Откуда он у тебя? Кто подарил?

— Это всего-навсего ключ от ящика с ценными документами! — воскликнула Дениза. — Клянусь вам!

— От потайного ящика, где хранится твоя добродетель?

— О нет, не моя! — вздохнула Пищалка. — Мне и ключ-то ни к чему, сами знаете…

Она не решалась обратиться к нему на ты. Разве с мечтой фамильярничают?

— Так почему этот ключ преграждает путь моим поцелуям?