Франсуаза Шандернагор - Первая жена

Я хочу также, чтобы с моей шеи не снимали черную жемчужину, с пальца — изумрудное кольцо, с запястья золоченые часы, которые он подарил мне от имени детей на Праздник матерей, пусть даже в тот же день я наткнулась на ночном столике на счет за золотые часы, которые он только что купил. Так дарят подарки неверные любовники — парами, но не поровну… Не я ли с детства повторяла старинный ритурнель, который должен был научить меня уму-разуму? Это история про ветреного и великодушного любовника, который никак не может вести себя со своими возлюбленными «по справедливости»: «Цветочек для Шин, цветочек для Дин, цветочек — Клодин, цветочек — Мартин, для Сюзанн и Сюзон, для герцогини де Монбазон — цветок анемон, а для Дю Мэн — букет хризантем… колечко для Шин, колечко для Дин, кольцо для Мартин, кольцо для Клодин, брильянт для Дю Мэн». Поженившись, мы любили петь эту старинную песенку, которой я научила его, я посвятила ее Франси, думая, что я и есть эта «Дю Мэн»… Сможет ли настоящая его возлюбленная, нынешняя Дю Мэн, закончить куплет?

Потому что ее тень я хочу разглядеть нынче за всеми этими несчастными подарками. Я наделяю ее всеми чарами, которых не имею: она блондинка, светская красавица, эфирное создание, она раскованна, оптимистка и, самое главное, она любит его, потому что теперь муж уверяет меня, что я любить не умею. «Да, — иногда соглашался он, — ты любишь детей, и ты лучше мать, чем Лор для своих двух кочерыжек, мать она никудышная. Но мужчину ты любить не умеешь. Она восхищается мной, понимаешь? Она меня обожает! Она передо мной, как, как… как оранта перед иконой, понимаешь? Она молится на меня! Да, именно так, она и есть оранта, молящаяся».

Сказано было сильно, он добился, чего хотел. Оранта! Святая Тереза перед алтарем, Дева Мария у подножия Креста, постоянное коленопреклонение, почитание телом и душой, соединенные в мольбе руки. Как я могла бороться с «орантой», более того, с молодой орантой? Как можно оставаться коленопреклоненной перед мужчиной, которого знала мальчишкой, перед тем, кто хрустел карамелью и заглатывал половинки шоколадок, перед мужчиной, который учился вместе с тобой, с которым ты больше всего любила отплясывать рок, перед мужчиной, в конце концов, которого знала совсем маленьким? И как можно «почитать» мужчину, которого каждый день видишь вот уже тридцать лет, кому стираешь грязные носки, кого лечишь от радикулита, которому прощаешь все мании и глупости — например, есть с тарелки руками, опаздывать на поезд, не соблюдать правил дорожного движения. Если я не была той бессловесной его почитательницей, о которой он мечтал, то, может быть, потому, что сам он не был волшебным принцем?

Как бы там ни было, «оранта» произвела на меня впечатление: поскольку Невидимка была блондинкой, я тут же наделила ее длинными волосами на манер Мелизанды. Когда она, обнаженная, опускалась перед ним на колени, ее волосы должны были ниспадать на паркет и устилать его, как ковер… Но, если оставить в покое эти сказочные волосы, то я так и не смогла представить себе, ни какое у нее лицо, ни какое тело: собрание всех тех черт, которыми меня забыл наделить Бог; чаровница появлялась перед моим взором как воспоминание, как нечто бесплотное, этакий образ с наброска пуантилиста.

Бесплотной она оставалась вплоть до того, как муж от меня ушел. Тут-то на меня просто обрушился поток информации: «Она совершеннейшая дура, — сообщала мне одна приятельница, которую новая семейная парочка пригласила на обед, — я никогда не встречала такой „старенькой маленькой девочки“». Я умоляла приятельницу избавить меня от деталей. Я действительно хотела обрести зрение, но не сразу. Как бы там ни было, с этой «старенькой маленькой девочкой» мне было чем заняться: я быстренько обстригла сказочные волосы Мелисанды, соорудила ей на голове валик из волос, который удерживал гребешок, облачила в плиссированную юбку, я даже примерила на нее летние брюки с низким поясом и майку, которая не доходила до пупка… «Послушай, — заявила мне другая приятельница, у которой они только что отобедали, — трудно объяснить, но эта красавица производит совершенно искусственное впечатление. Понимаешь, создается впечатление, что перед тобой не настоящая женщина, а кукла. Знаешь, такой… муляж для мужских фантазий! Понимаешь, что я имею в виду?» Нет, я не могла понять, но представить — могла. Долой юбочки и белые носочки. Кожаная мини-юбка. Черные чулки с такими же черными резинками. Откровенное декольте. Вместо валика и гребешка шевелюра львицы: взбитые локоны, торчащие во все стороны. И дальше что? Дальше? Жирная красная помада на губах, она блестит и оставляет повсюду следы: на эмали передних зубов, на носовых платках и на роскошной почтовой бумаге; на ногти нанесем фиолетовый лак и снабдим густым тяжелым ароматом — пачули, например, или ландыш. Нечего стесняться, все затраты за мой счет!

Да, я считала ее воздушным созданием с золотыми волосами в одеяниях из мятого муслина, я считала ее Мелизандой, я наделяла ее бесчисленными добродетелями и чувствительностью, чистотой и тонкостью чувств! А с кем, оказалось, я имею дело? С вульгарной шлюхой! Такое предположение принесло мне облегчение. Ровнехонько на два дня.

На третий я рассудила, что черная кожа плохо вяжется с жемчужным ожерельем, и надо было выбирать между фиолетовыми ногтями и шелковыми платками от Эрмеса. Может быть, мои добровольные информаторы видели разных женщин? По мере того как уточнялись некоторые детали («очень плохо выкрашены волосы, корни черные», «ноги у нее красивые»), я начинала терять ощущение целостности. Я наспех писала себе новый образ: вместо локонов гладкие волосы, черные глаза вместо голубых, но я по-прежнему ее не видела.

Но я не сдавалась, выспрашивая, где только могла, как она выглядит, что о ней думают. Не для того чтобы попытаться победить (я опоздала на несколько лет!), но для того чтобы в последний раз приобщиться к тому, что нравится моему мужу, приобщиться к его воле и сделать его желание моим, пусть даже для этого мне придется страдать. Я хотела разделить с ним еще что-нибудь напоследок, пусть даже это «что-нибудь» обречет меня на гибель. Я хотела слиться с его душой именно в том самом месте, где она от меня ускользала.

— Оставь! — говорили мне. — Ваша история банальна до слез. Знаешь, в нашем кругу эти разводы в пятьдесят лет… Да ты сама об этом писала в одной из своих книжек: «Мужчины меняют женщин, как курьеры лошадей, чтобы закончить перегон на той, что посвежее». Почему ты не можешь узнать в жизни то, что сама описала в романах?

— Да я же близорука! Я пишу вслепую! Я мечтаю, высчитываю, вышиваю, я часто просто двигаюсь наугад. Заклинаю судьбу, понимаешь? Ну, а когда, наконец, катастрофа совершается прямо у меня под носом, я просто не могу в это поверить…